Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Вскоре Авербах выступил с разгромной статьей, где рассказ квалифицировался как «враждебный нам», а его автор как классовый враг. Допустимо, что Фадеев мог согласиться с тем, что публикация этого «анархистского» по содержанию произведения явилась несвоевременной, но в то же время он должен был со всей решительностью возразить Авербаху и всем, кто его поддерживал, что Платонов – не классовый враг, а честный советский писатель, который по-своему хотел добра своему народу, своей стране, но впал в ошибку. Фадеев же этого не сделал. Наоборот, он согласился с оценкой Авербаха и в примечании редакции «Октября» заявил вместе с другими: «Редакция разделяет точку зрения т. Авербаха на рассказ «Усомнившийся Макар» А. Платонова и напечатание рассказа в журнале считает ошибкой. А. Серафимович, А. Фадеев, М. Шолохов»[429]. Как видим, имена-то все очень дорогие нашему сердцу, а разделили они точку зрения Авербаха, который в своей статье «О целостных масштабах и частных Макарах» писал: «Рассказ Платонова – идеологическое отражение сопротивляющейся мелкобуржуазной стихии. В нем есть двусмысленность… Но наше время не терпит двусмысленности: к тому же рассказ в целом вовсе недвусмысленно враждебен нам». Авербах, как всегда, определенен: «А. Платонов – писатель из рабочих… тем яснее должны быть линии нашего размежевания с ним, тем полнее должно быть разъяснение ошибки «Октября»!»[430].

Через два года Фадеев вновь оказался в опале из-за Андрея Платонова. В «Красной нови», как раз в тот момент, когда Фадеев был назначен ответственным редактором этого журнала, появился рассказ А. Платонова «Впрок (бедняцкая хроника)» (№ 3 за 1931 г.). По поводу публикации этого произведения состоялось специальное решение комфракции секретариата РАПП от 26 июня 1931 года, в котором записано: «Отметить грубую политическую ошибку т. Фадеева, пропустившего в «Красной нови» «Впрок» Платонова, получивший достаточную оценку на страницах партийной печати;…отметить, что причины фактов подобного рода могут лежать только в ослаблении классовой и партийной настороженности наших редакций»[431].

Обратимся к «Бедняцкой хронике» А. Платонова, к ее содержанию.

Электромонтер (от его имени ведется рассказ) приглашен председателем колхоза «Доброе начало» Кондровым исправить потухшее «колхозное солнце» – рефлектор большой силы, освещавший всю деревню и места работы. Поднявшись на вышку, где был помещен рефлектор, и прочитав висевший там «Устав для действия электросолнца», рассказчик задумался: «Все это было совершенно правильно и хорошо, и я обрадовался этому действительному строительству жизни. Правда, было в таком явлении что-то трогательное и смешное, но это была трогательная неуверенность детства, опережающего тебя, а не падающая ирония гибели. Если бы таких обстоятельств не встречалось, мы бы никогда не устроили человечества и не почувствовали человечности, ибо нам смешон новый человек, как Робинзон для обезьяны; нам кажутся наивными его занятия, и мы втайне хотим, чтобы он не покинул умирать нас одних и возвратился к нам. Но он не вернется, и всякий душевный бедняк, единственное имущество которого – сомнение, погибнет в выморочной стране прошлого»[432]. Это философско-лирическое отступление, очень емкое, многозначительное, в идейном отношении совершенно определенно. Автор тонко осмеивает «душевных бедняков», то есть тех интеллигентов, которые даже сочувствуют новому человеку, преобразующему мир. Но вместе с тем «душевные бедняки», ничего, кроме сомнения, не имеющие, боятся преобразований нового человека, боятся, что этот новый человек уйдет вперед, в будущее, оставив их одних умирать в прошлом, и они хотели бы, чтобы преобразователь отказался от своих начинаний и вернулся к ним. Как суровый приговор всем безнадежным скептикам звучит последняя фраза: «Но он не вернется, и всякий душевный бедняк, единственное имущество которого – сомнение, погибнет в выморочной стране прошлого».

Можно ли по-другому истолковать идейное содержание рассказа «Впрок», если, как мы убеждены, действительно наше толкование правильное? Можно – при том условии, если не разберешься в сложности идейного содержания произведения, в своеобразии манеры писателя-сатирика.