Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Статья «Мистер Бритлинг пьет чашу до дна» (так называется один из романов Г. Уэллса) – это гневный памфлет на Авербаха, извратившего статью Воронского «То, чего нет в нашей литературе». Это единственное в таком роде выступление Воронского. А. М. Горький в письме к автору от 24 июля 1926 года писал о нем: «Разрешите отметить, что Вам очень удается тон, который Вы взяли в статье «Мистер Бритлинг» и т. д. Не пренебрегайте этим тоном еще и потому, что он очень своевременен»[325]. Воронскому этот тон дался нелегко: он действительно выпил чашу до дна, чашу негодования, презрения к той нечестной, предательской тактике, которую применил Авербах в борьбе с ним. «Что же означают в таком контексте слова, мною написанные: «Писателю нужно затосковать по большим и всечеловеческим идеалам нашего века»? О чем идет речь? – с возмущением спрашивал Воронский и отвечал: – О коммунизме идет речь и ни о чем ином. Являясь идеалом рабочего класса, современный коммунизм освобождает все человеческое общество, в этом смысле коммунизм всечеловечен. Зазорно разъяснять эти общие места, но приходится, ибо, прочитав слово «общечеловечный», вы, несравненный публицист, пришли, что называется, в раж: позвольте, это же надклассовая критика, надклассовая культура и т. д…Вы – хитрый, Катон. Дай, мол, изобличу в измене коммунизму, авось сгоряча пройдет, особенно теперь, когда в жизни партии так много сложного»[326]. Да, Воронский пил чашу до дна: «Почему об Авербахе и его сочинениях? – спрашивал он и впервые со всей решительностью и вызовом заявил: – Мелкотравчаты и убоги его наскоки, скучно рыться во всех этих измышлениях и благоглупостях. Но, во-первых, Авербах – не случайность. Он из молодых да ранний. Нам примелькались уже эти фигуры вострых, преуспевающих, всюду поспешающих, неугомонных юношей, самоуверенных и самонадеянных до самозабвения, ни в чем не сомневающихся, никогда не ошибающихся. Разумеется, они клянутся ленинизмом, разумеется, они ни на йоту никогда не отступают от тезисов. В нашей сложной, пестрой жизни их вострота подчас принимает поистине зловещий оттенок… Одно они усвоили твердо: клевещи, от клеветы всегда что-нибудь да останется.

Это во-первых.

Во-вторых. Как-никак Авербахи говорят от имени пролетарской литературы»[327].

Этого выступления Авербах простить уже никак не мог.

Он действительно сделал все, чтобы «Воронский Карфаген был разрушен». Но об этом позже.

Статьи Воронского 1927 года были посвящены непосредственно принципам создания Федерации советских писателей. То, что отстаивал Воронский, соответствовало духу резолюции ЦК РКП(б) и могло в подлинном смысле объединить честных советских писателей. Он выдвинул принцип равноправия федерирующихся советских писателей и протестовал против «попыток командовать со стороны ВАПП». Эти попытки командовать могут на корню убить очень важное начинание. В федерации должна быть атмосфера товарищеского взаимопонимания и уважения. Нет, он прекрасно учитывал обстановку в литературе 1927 года. «Основные задачи федерации, надо полагать, – писал Воронский, – сводятся к тому, чтобы установить более крепкую и органическую спайку между пролетарскими писателями и наиболее революционным крылом так называемых попутчиков, привлечь колеблющихся и дать решительный отпор антисоветским настроениям, поскольку они просачиваются в нашу литературу»[328]. Он стоял за «четкую, последовательную линию поведения»[329], за руководящую роль всех объединенных в федерации коммунистических сил. Но он со всей категоричностью заявил: «Ведь нужно же понять сейчас, в 1927 году, что на культурном, тем более на художественном фронте насильно мил не будешь; надо же, в конце концов, усвоить ту элементарную истину, что на 10-й год существования Республики Советов мы, черт возьми, не так уж бессильны, чтобы прибегать к методам командования, что задача заключается в культурном, советски-общественном воздействии на писателя, в создании соответствующей дружеской и товарищеской среды, наряду, разумеется, с четкой последовательной линией поведения»[330].

Горький полностью разделял позиции Воронского и был решительным противником методов командования в литературе, выдаваемых от имени пролетариата. В одном из писем (1926 г.) Ф. Гладков спрашивал Горького, полностью ли он на стороне пролетарских писателей. Алексей Максимович ответил: «Вы спрашиваете: «Вполне ли я с вами?» Я не могу быть «вполне» с людьми, которые обращают классовую истину в кастовую, я никогда не буду «вполне» с людьми, которые говорят: «Мы, пролетарии», с тем же чувством, как, бывало, другие люди говорили: «Мы, дворяне». Я уже не вижу в России «пролетариев», а вижу – в лице рабочих – настоящих хозяев русской земли и учителей всех жителей ее. Первое пора уже понять и пора этим гордиться, а второе требует осторожного обращения со всяким человеком, дабы «всякий человек» не имел права сказать, что рабочий не организатор и руководитель новой жизни, а такой же тиран, как всякий иной диктатор, да и глуп также»[331].