Эти глубочайшие по смыслу слова, имевшие широкое значение, относились непосредственно к руководителям пролетарской литературы.
Маяковский, так же как Воронский, стоял за равноправное положение писателей в федерации. И вообще он «уже в конце 1928 г. относился к наличию всяких литературно-художественных группировок отрицательно. «Девальвация» их (выражение В. Перцова) ему была ясна»[332]
.В январе 1926 года Ф. Гладков высказал соображение, которое полностью отражало убеждение Воронского. «Для меня, – писал Гладков А. М. Горькому, – наша теперешняя литература – едина. При видоизменившихся формах классовой борьбы нет ни буржуазной, ни чисто пролетарской литературы. Есть революционная литература, внутри которой совершается напряженная молекулярная творческая работа, происходит непрерывный процесс творческого взаимодействия и соревнования, создается новый писатель, ищущий новых творческих путей. Это надо, наконец, признать и громко сказать вслух»[333]
.В этом же духе высказался В. Полонский в статье «На пути к единому литературному фронту», опубликованной в журнале «Печать и революция» (№ 1 за 1927 г.).
Однако разумные принципы, выдвинутые Воронским для основания федерации, не были полностью осуществлены. Позиция же Авербаха в строительстве федерации была признана в основном правильной. Эта позиция сводилась к следующему: продолжать борьбу с группой Лелевича как сектантской группой, выступившей вообще против любого объединения с попутчиками, а с другой стороны, объявить борьбу настроениям тех попутчиков, которые утверждают, что «Федерация приведет в будущем к слиянию в одну организацию всех объединений»[334]
. Передовая статья журнала «На литературном посту» (№ 20 за 1927 г.) решительно отвергает подобные настроения и директивно разъясняет: «Федерация советских писателей никак не может означать установление такого мира в писательской среде, при котором будут зачеркнуты социальные знаки, характеризующие творчество отдельных писателей, писательские союзы в целом, – такого положения, при котором мог бы затушевываться объективно-политический смысл наших литературных организаций. Вот почему политика стирания разногласий, затушевывания острых углов, замазывания расхождений – не есть политика, которая нужна федерации»[335].Такова была позиция Авербаха – типичная центристская позиция, точнее, позиция лавирования. И это в равной степени понимали как Воронский, так и Лелевич. Последний сказал не без сарказма: «Да, барометрейший тов. Авербах, мы только развивали ваши вчерашние мысли!»[336]
. Но этого не понимали новые руководители ВАПП, в том числе и Фадеев. Им казалась эта позиция мудрой и правильной: она в общем отвечала резолюции ЦК и сохраняла главенствующее положение ВАПП в федерации. А это, по убеждению молодых руководителей, было очень важным, потому что, как скажет потом Фадеев, у этой молодежи существовало «неосознанное представление, что только писатели РАПП (да и то не все) являются, в сущности, подлинными создателями революционной и социалистической литературы»[337]. Имея это «неосознанное представление», они вполне убежденно будут отстаивать и распространять «революционные» идеи Авербаха: «Наше искусство – это революция в области искусства; наше искусство, большое искусство большевизма – вот это наше искусство и будет гигантским скачком, переворотом в художественном развитии человечества»[338]. Или еще определеннее: «Рабочий класс по-настоящему и действительно совершит в художественном развитии человечества шаг вперед только тогда, когда революция будет произведена и в самой литературе»[339]. Все это произносилось не в начале 20-х годов, хотя тогда это тоже произносилось, но было объяснимо, а в начале 30-х и с трибун авторитетных конференций.В атмосфере недоверия к попутчикам, не способным, по убеждению рапповцев, создавать революционную социалистическую литературу, и начала свою деятельность федерация. Советские писатели пошли в федерацию, потому что они верили в мудрую политику партии, и многие из них поняли смысл резолюции ЦК РКП(б) более правильно, чем вожди пролетарского литературного движения.