Неизбежное. Сцены из русской жизни 1881 - 1918 гг. с участием известных лиц (СИ)

- Смута не может продолжаться долго; всё вернётся на круги своя, - уверенно проговорил Сергей. - Быдло остаётся быдлом даже с богатством и властью; с богатством и властью оно, пожалуй, ещё более омерзительно. Может ли быдло управлять государством? Нет! Оно загадит его, превратит в Авгиевы конюшни, так что нужен будет новый Геракл, чтобы их очистить. У нас есть такой Геракл - генерал Корнилов. Да, он потерпел неудачу, потому что его предали те, кому он доверился, - поход на Петроград провалился. Но Корнилов не смирится, его не удержат в тюрьме, - а кроме него у нас есть много других достойных офицеров. Мы уничтожим гидру революции, мы отрубим её головы, а быдло загоним в хлев, где оно должно находиться и где ему самому спокойнее... Год, от силы - два, и Россия освободится от господ-революционеров!

- Дай Бог, дай Бог! - перекрестилась Феодора Павловна.

- Но это означает гражданскую войну? - спросила Наталья.

- Она уже идёт, - неужели ты не видишь, ma chеrie? Или твоё всепрощенчество делает тебя слепой? - зло усмехнулся Сергей. - В России всепрощенчество - вещь немыслимая, и даже граф Толстой, призывая к нему, сам не очень-то следовал своему учению: "не могу молчать", видишь ли, дерзкие письма государю писал, Столыпина ругал. А Столыпин был прав - сначала виселицы, потом реформы. В крайнем случае, всё вместе, как Пётр Великий делал. Вот такой язык Россия понимает, и только так её можно удержать в узде и направить к чему-то новому и лучшему.

- Можно ли направить к лучшему через виселицы? - возразила Наталья. Он недобро посмотрел на неё и хотел ещё что-то сказать, но его перебила Феодора Павловна:

- Ах, это ужасно! Ужасно, ужасно, ужасно! Какие все стали озлобленные, жестокие, - клянусь Богом, никогда такого не было! Вчера пошла на базар, - прислуга разбежалась, некому сходить; вы подумайте, женщина из славного рода Орбелиани, вышедшая замуж за мужчину из славного рода Нарышкиных, сама ходит на базар! - так меня по дороге три раза обругали ни за что, ни про что. А когда подходила к дому, какой-то человек хотел отнять мою сумку, - славу Богу, он был пьян и не мог стоять на ногах: упал, когда я его оттолкнула.

- Вот он, народ-богоносец, воспетый тем же Толстым, да господином Достоевским в придачу! - зло хохотнул Сергей. - Нет, за узду его, да в стойло, - иначе он такого натворит, век не расхлебаем... Что, опять не согласна? - взглянул он на жену.

- Не согласна, - ответила она, выдержав его взгляд

- Ну и ладно, оставайся при своём мнении, - сдерживая себя, глухо проговорил Сергей. - Что же, заворачивайте вещи, а не то всю ночь провозимся. Керосинку поставьте поближе...

***

- Какие вещи, какая посуда! - сказал Лев Васильевич, старший сын Феодоры Павловны, мужчина лет сорока, войдя в кладовую. От него сильно пахло коньяком, широкое лицо было красным. - Шедевры столового искусства, работа лучших ювелиров. Какие имена: Овчинников, Хлебников, братья Грачевы, Кейбель, - поставщики двора его императорского величества!.. А с этим осторожнее, господин поручик, - сам Фаберже делал!

- Вы бы лучше помогли, - недовольно сказал Сергей.

- Непременно, за этим и пришёл: "На зов явился я!" - ответил Лев Васильевич. - Добрый вечер, господин поручик; добрый вечер и вам, maman. А, Наташа, божий человечек, и ты здесь! Ну, конечно, где же тебе быть, как ни там, где нужны помощь и утешение; дай я тебя поцелую по-братски!

- Лев Васильевич, вы загораживаете свет, нам ничего не видно, - сказала она, отстраняясь от поцелуя.

- Mille pardons! Как у вас, однако, тут темно и тесно...Ну-с, что прикажете делать? - слегка покачнулся Лев Васильевич.

- Смочи холстину уксусом и переложи ею приборы. Тебе полезно будет уксусом подышать, голову в порядок привести, - выразительно посмотрела на него Феодора Павловна.

- "Ах, право, что за чертовщина, коль выпьет лишнее мужчина!" Классика, maman, общепризнанное произведение, - назидательно произнёс Лев Васильевич.

- Вы неправильно цитируете, - возразил Сергей. - Начало от себя добавили.

- Ну, вы учёный человек, как-никак училище правоведения закончили, вам виднее, - легко согласился Лев Васильевич. - Правда, в том же произведении сказано: "Ученье - вот чума, учёность - вот причина, что нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений". Это я правильно цитирую, господин поручик?

- Вы на что намекаете? - насторожился Сергей.

- А я не намекаю, я прямо говорю, что Россию погубили умники, - с вызовом сказал Лев Васильевич. - Начитались западной литературы и захотели всё изменить на западный лад. А нам Запад не указ, у нас свои порядки, - исконные, вечные; мы унаследовали их от святой Руси и великой Византии. Что может нам принести Запад? Ничего, кроме вреда!

- Но вы не в косоворотке ходите, в Париж с удовольствием ездите, - заметил Сергей. - В Ницце и Лозанне подолгу живёте и свои деньги в Европе храните.