Неизбежное. Сцены из русской жизни 1881 - 1918 гг. с участием известных лиц (СИ)

- Весь народ? Сто семьдесят миллионов человек? - не сдавался Сергей.

- В этом оборотная сторона смирения и самоотречения, - ничуть не смутился Лев Васильевич. - Когда народ готов отдаться пастырю, - отдаться так, как отдаётся женщина своему любимому, готовая стерпеть от него всё, даже боль и насилие - всегда может найтись проходимец, который воспользуется этой жертвенной любовью. Что поделаешь, - такова диалектика жизни, господин учёный правовед... Впрочем, я не снимаю ответственности с государя: Николай Александрович должен был вести себя твёрже и не позволять всяким там либералам править бал в стране.

- Что ты, Лёвушка! Можно ли так отзываться о царе? - замахала руками Феодора Павловна. - К тому же, он теперь в изгнании, несчастный, и семья его страдает. Что с ними будет, одну Богу известно...

- Нет-с, позвольте, я от своих слов не откажусь, - упрямо возразил Лев Васильевич. - Я монархист до мозга костей, для меня монархия это vim vitae, без которой и жизни нет, - так что я имею право высказаться. Разве Николай Александрович был настоящим царём? Ему бы в старые времена жить помещиком где-нибудь в Тамбовской или Пензенской губернии, стрелять ворон и бродячих собак, вывозить дочерей на танцы к соседям и пить водку тайком от жены, которой он побаивался и не в силах был ослушаться. А он оказался на царствовании в такое беспокойное время; ему следовало отречься ещё десять лет назад в пользу Николая Николаевича, тогда всё было бы по-другому.

- Это вы о дяде государя говорите? Но в четырнадцатом году он плохо справился с командованием армией, - сказал Сергей.

- Против него интриговали всё те же англичане: они сделали так, что нас преследовали неудачи в войне, - насупившись, ответил Лев Васильевич. - Но Николай Николаевич ни в коем случае не допустил бы революции, а нынче вот что мы имеем, - он махнул рукой куда-то за стену. - Эх, государь, государь, - Россию погубил, и себя погубил!..

- Это верно, - внезапно согласился Сергей. - Наши офицеры тоже так считают.

- А всё-таки мне его жаль, - упрямо сказала Феодора Павловна. - Я буду за него молиться.

- А ты что молчишь, скромница? - спросил Лев Васильевич, обратившись к Наталье. - Ты будешь молиться за государя Николая Александровича?

- Да, буду, но мне его не жаль, - ответила она. - Мне больше жаль тех людей, которых он погубил, и тех, которые ещё погибнут из-за него.

- Ай да смиренница! - засмеялся Лев Васильевич. - Ну дай же я тебя поцелую! От всего сердца, от души!

- Лев Васильевич, нам ещё много вещей укладывать, - возразила она, снова отстранившись от него.

- Лёва, веди себя прилично, - вмешалась Феодора Павловна. - Смачивай уксусом холстину, смачивай!..

***

На некоторое время в кладовой установилась тишина, нарушаемая лишь глухим стуком укладываемой посуды да тяжёлыми вздохами Феодоры Павловны. Потом послышались быстрые шаги, и в кладовую вошёл Кирилл Васильевич, средний сын Феодоры Павловны. Несмотря на то, что он был моложе Льва Васильевича, его волосы были сильно тронуты сединой, а на лбу пролегли глубокие морщины.

- Заканчиваете? - спросил он с порога. - До утра не так много времени осталось.

- Если бы ты нам помог, мы бы справились быстрее, - заметила Феодора Павловна.

- За этим я пришёл; говорите, что делать, - коротко бросил Кирилл Васильевич.

- Лёвушка смачивает холстину уксусом, мы с Наташей заворачиваем вещи, Серёжа складывает, а ты готовь нам холстину и газеты, - сказала Феодора Павловна. - Успеем до утра, не беспокойся.

- Надеюсь, - всё так же коротко ответил Кирилл Васильевич.

Опять наступила тишина, но Лев Васильевич всё время поглядывал на Кирилла Васильевича, будто ожидая, что он заговорит. Действительно, Кирилл Васильевич сначала бормотал что-то про себя, а потом не выдержал и сказал вслух:

- Трудно представить себе больший идиотизм! Угораздило нас родиться в этой стране...

- Ты о чём, Кирюша? - не поняла его Феодора Павловна.

- Да уж, поясните любезный братец, - ухмыльнулся Лев Васильевич.

- Что здесь пояснять? Разве непонятно? - раздражённо отозвался Кирилл Васильевич. - Россия вечно шла по особому пути, который на поверку оказывался кривым, извилистым и трудно проходимым, в то время как рядом пролегала прямая торная дорога. Но Россия, словно пьяница в ночи, блуждала бог весть где, падая, спотыкаясь и набивая себе синяки. Ей больше нравилось ползать в грязи, чем идти по чистой мостовой, и она ещё ставила себе в заслугу, что не похожа на других. Но теперь Россия окончательно сошла с ума: посмотрите, что делается кругом, разве это не безумие?

- Так и есть! - кивнул Сергей. - Вы удивительно верно изъясняетесь, Кирилл Васильевич.

- Нет, позвольте, меня ваши образы не впечатлили, - заспорил Лев Васильевич. - Сделайте одолжение, объяснитесь без литературщины.