Читаем Неизбежное полностью

За городской чертой, в кофейне мексиканской,никто не думает горланить, гимны распевать.Под тихий перезвон стаканов с не-шампанскимтут вспоминают тихо что приятно вспоминать.Но в каждой позе замкнуто какое-то пространство.И каждый, как овца на пастбище, — с собой наедине.Блаженство на лице у каждого. Блаженство транса.И ни один из них не восклицает: «Истина в вине!»

* * *

В такую ночь никто не замечает как неустойчив снов узор.Как мысль густеет постепенно и твердеет.Как голоса — внутри, снаружи ли — сливаются в единый хор.И как надежды и иллюзии редеют.И как сквозь дымку — деревом без кроны — проступаетсама реальность. Память вместе с дымкой отступает.В такую ночь приходит пониманье,что начинанью суждено остаться начинаньеми что судьбы не надо верить обещаньям.

* * *

В конце моей же улицы, в одном из зданий,В окне, пульсирующем светом ёлки новогодней,мужчину вижу. И камин. Огня его мерцанье.Её ещё. Жену… Вино не сделало её свободней.В глазах её — подобострастье. Не любовь.В рождественскую эту ночь у них — по прежней паре глаз.Один — для правды, а другой — для лживых фраз.Христос родился, но они не понимают вновь —погас светильник жизни в них иль не погас.

* * *

Рождественская ночь застала всех врасплох,кa? некогда застала жизнь. Зачем — неясно.Звезда зажглась неровным светом. А потом был вздох.Ещё потом она погасла.Между двумя скалистыми холмамиблестел когда-то ручеёк. Он убывает.Дитя моё, что не даёт рожденья —убивает.

* * *

За эту ночь рождественскую снег не выпал.И белизна его не приглушила боли, всхлипов.Ничто с небес не опустилось для покрытия вины.Один лишь Авель, как послышалось, вымаливал прощеньеза брата Каина у Бога. Или он к отмщеньюпризвал Его в такую ночь — без белизны?Когда казавшееся сложным банальнейшее из значенийвдруг выказало. Как — окно с неоновым свеченьем.

* * *

Ещё послышалось — младенец белоснежный плакал в эту ночьПод чёрным небом с вытканной на нём единственной звездой —Той самою, что Времени не тратит моль.И в дважды мною проклятом уменьисмотреть на всё вторичным зреньемЯ разглядела, что вдали зияет боль.Она помочьсумела мне в воспоминаньимоих истраченных переживаний.Она навеяла, что тьма чистейшая и есть чистейший свет.А я в ответвскричала «Прочьот этой истины беги, Мария! И плодись!»Поскольку истины любые к воображённой лжи свелись.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука