Неизбежный финал

Хотя Ники Удиштяну и принял теплый душ, он не смог уснуть сразу, как надеялся. С Родики его мысли перенеслись на ее несчастного мужа — главный объект преследования Павелеску и Войняга. «Госбезопасность в курсе подрывной деятельности Артура Павелеску, — думал он в темноте спальни. — Следовательно, она знает и о давлении, оказываемом на Родику, и о том, что готовится против военного фоторепортера. Если судить по тому, как все обернулось со мной, его должны предупредить вовремя. Более того, его должны пригласить и попросить помочь госбезопасности. Между тем, судя по рассказам Родики, ее муж тяжело переживает случившееся. Значит, его никто не предостерег. Почему? Однако не слишком ли далеко захожу я в своих выводах? Помимо воли я оказался втянутым в сражения невидимого фронта… Может, потому, что фронт этот невидимый, я многого и не понимаю. Откуда мне знать, что на самом деле происходит с Андроником? Хотя для душевного равновесия мне бы лучше совсем не знать этого».

Мысль о том, что госбезопасность полностью контролирует ситуацию, мало-помалу успокоила его. Он может спать спокойно, ведь есть люди, которые постоянно стоят на страже, а главное — умеют вовремя распутать хитросплетение интриг.

ЗАКОНЫ ШПИОНАЖА

Ники Удиштяну явился на встречу в восемь вечера. Нельзя сказать, что он был в плохом настроении. Нет, просто он испытывал злорадное чувство. А почему бы и нет? Сидя в своем логове, Артур Павелеску разрабатывал — и надо признать, не без успеха — разного рода акции, не подозревая, что его планы уже раскрыты госбезопасностью и скоро его деятельности будет положен конец. Когда Ники очутился рядом с Павелеску в голубой «дачии», это злорадное чувство не покинуло его, поскольку он предполагал, что капитан Валер Дину держит их в поле зрения. Это явное преимущество над противником вызывало в нем еще большую жажду приключений.

— Я рад, что ты пунктуален, — польстил ему Павелеску, пожимая руку.

Ники правилось, когда его хвалили за пунктуальность. В таких случаях он всегда заявлял: «Это наша фамильная черта!»

Машина тронулась с места. Весенний ветер гулял по улицам города.

— Господин Удиштяну, почему у вас нет машины? Или вы ее не водите?

— Сколь странным вам это ни покажется, к рулю меня не тянет… Правда, я не прочь иметь персональную машину, личного шофера… У моей тетушки Элеоноры в Женеве три шофера… — засмеялся Ники, а потом добавил: — Я не научился водить машину из-за чрезмерной любви к комфорту.

Он вдруг одернул себя: уж слишком свободно он держится, а это может заставить Павелеску задуматься. Хотя в машине было темно, Ники скосил глаза на энергичный профиль человека за рулем. Тот вел машину спокойно и уверенно. И Ники осмелился спросить:

— Куда?

— В Бэнясу…

«Ну что ж, — решил Удиштяну, — прогулка перед сном не помешает…» Он закрыл глаза и попытался представить капитана Валера Дину и его парней, которые сдут следом за голубой «дачией» и не спускают с нее глаз, но сумел вызвать в своем воображении лишь разрозненные кадры из фильмов — машины, с головокружительной скоростью спускающиеся по серпантину горных дорог. Он открыл глаза — они уже проехали Римскую площадь. Лишь после того как машина выехала на шоссе Киселева, Павелеску обратился к нему ледяным, не предвещавшим ничего хорошего голосом:

— Господин Удиштяну, у нас много общего, намного больше, чем ты предполагаешь.

Ники не понравилась фамильярность, с которой обратился к нему Павелеску. Ему не следовало забывать, что по матери Ники восходит к древнему роду Кантакузинов. Как бы хорошо было сейчас поставить его на место, но Ники не мог себе это позволить. Капитан Валер Дину советовал терпеливо ждать часа расплаты.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Ники, действительно ничего не понимая.

Мужчина за рулем поспешил разъяснить ему:

— Я имел в виду интересы семьи Удиштяну. Твой отец был поставщиком королевского двора. Не кажется ли тебе, что интересы Ники Удиштяну должны скорее совпадать с интересами нашей организации, чем с интересами государства, руководимого коммунистами.

Начало беседы сбило Ники с толку. Он пытался угадать, куда клонит собеседник, но тщетно. Интуитивно он понял, что самой мудрой тактикой будет сейчас молчание. Павелеску тоже замолчал, и в машине повисла гнетущая тишина. Позади остались и Фынтына Миорицей, и аэропорт Бэняса… По мере того как машина приближалась к развилке дорог на лесопарк Бэняса, Павелеску начал ерзать:

— Мои слова так и не нашли отклика в твоем сознании?

— Отклика? Почему они должны были найти отклик? Не понимаю. Я согласился сотрудничать — вот вам и доказательство, каковы мои интересы, — защищался Удиштяну, искоса посматривая на соседа, на лице которого застыла саркастическая усмешка.

— Если так, — проговорил Павелеску, повышая голос, в котором теперь сквозила издевка, — если все так, как ты говоришь, тогда почему ты нас предаешь? Почему сидишь между двумя стульями?

Прежде чем повернуть руль вправо, он бросил на Удиштяну уничтожающий взгляд. У Ники перехватило дыхание.