Неизданная проза Геннадия Алексеева

По телевидению передают концерт Владимира Горовица. Он покинул Россию в двадцатые годы и уже тогда, в двадцатые, был знаменит. Он видел Шаляпина. Он встречался с Глазуновым и Стравинским. Он дружил с Рахманиновым. Сейчас ему за восемьдесят, но играет он как юноша. Его старческие сухие руки отменно делают свое дело, хотя ноги уже плохо держат его. Шквал аплодисментов, корзины цветов, восторг полнейший.

Дочитываю апухтинскую прозу. «Между смертью и жизнью». Безукоризненно сделанный и очень «мой» рассказ. В нем предчувствие близкой смерти. Рассказ написан в 92-м году, а в 93-м Апухтин умер.

Читал свои стихи школьникам старших классов. Как выяснилось, они неплохо разбираются в поэзии. Удивлялись что «такое печатают».

Возня с новой квартирой продолжается. Иногда, как бы очнувшись, спрашиваю себя: «А на кой леший мне все это?» Однако будто не прекращаю. Завозившись, не заметил, как пришли белые ночи и удобно, с комфортом расположились в знакомом для них городе.

Читал лекцию в студенческом общежитии. Когда закончил, студенты попросили почитать стихи. Я не стал читать, уклонился. «Как-нибудь в другой раз, – сказал, – потом когда-нибудь».

Случайный человек на улице, кажется, выпивший, рассказывает мне:

«Вот здесь, у этой церкви, в январе сорок второго я свалился. Кто-то помог встать, отвел домой. А то бы я так и остался здесь в снегу. Ходили тогда по узким тропинкам – все было снегом завалено. А из сугробов торчали ноги мертвецов. И никто не обращал на них внимания».

Сильный ветер. Наводнение. В мае это редкость. На улицах очень лохматые люди – ветер портит прически.

Когда я подошел к перекрестку, из-за угла задом выехал автомобиль и преградил мне дорогу. Я удивился и немножко испугался и дальше не пошел – повернул обратно. Теперь с опаской подхожу к перекресткам.

Литература, творимая дураками для дураков.

Но должна же быть у дураков своя, дурацкая литература!

Непрерывно жующий человек. Проходит минута, три минуты, десять минут – он все жует. Жует и смотрит сосредоточенно в одну точку. После закрывает глаза и спокойно продолжает жевать с закрытыми глазами.

Меня, живущего на равнине, всегда тянуло к горам и в горы. Даже завидев их издалека, я чувствую сильное волнение.

О, как захотелось мне в Альпы! (Я вижу их на телевизионном экране.)

О, как они величавы и прекрасны!

Первый сильный приступ астмы. Только ее мне и не хватало.

Жизнь моя быстрее и быстрее сползает вниз.

Я нездешний. Но я здесь. И нет мне дороги отсюда.

Так угодно было провидению, чтобы я был здесь. Я жертва. Одна из многих жертв одному из многих богов. Боги не могут обходиться без жертв.

Сегодня 1 июня. Начинается лето. У меня под окном, на газоне, желтый одуванчик. У Брэдбери есть повесть «Вино из одуванчиков». Слегка сентиментальная, но хорошая повесть. Она нравится всем. Но зачем делать вино из цветов?

Впервые в этом году на южном побережье. Парк в Михайловке. Высокая, сочная, свежая ярко-зеленая трава. Ранние полевые цветы. Бабочки и пчелы. Птицы. Голоса птиц – щелканье, попискиванье, посвистыванье, щебет, длинные мелодичные трели, какие-то сладострастные стоны и выкрики.

Цветет сирень. Цветут яблони. Черемуха уже отцветает.

Дворец в Михайловке. Восстановленное уже начинает разрушаться – на стенах кое-где отвалилась штукатурка.

Нижняя старая часть парка. Лужи и грязь на дороге. Комары. Множество злых, голодных комаров. Кусаются даже сквозь одежду. Иду к Знаменке. А раньше мне казалось, что от Михайловки до Знаменки два шага. Дворец в Знаменке. Он только что покрашен. Цвета традиционные – желтые и белые. Над главным входом большой двуглавый орел и вензель с инициалами: «Н. А.» Александрия. Коттедж. Готическая капелла. Придворные конюшни. Нижний петергофский парк. Петергофская фонтанная вода пахнет вроде бы болотом, но притом и еще чем-то. Трясогузка плещется в лужице. Очень женственно плещется. После очень тщательно и так же по-дамски отряхивается. Увидев меня и застыдившись, улетает.

Обратный путь. Шофер автобуса добровольно исполняет обязанности гида. Когда проезжали Знаменку, он сказал в микрофон:

«Слева от нас старинная богатая усадьба времен крепостничества».

Вторая половина нашего века породила какую-то особую молодежную культуру. Явление сие тревожит. Последствия его непредсказуемы.

На письменном столе лежат верстки двух моих книг. Ощущение непривычное. Что это – сон или провокация?

Случайно услышанное:

«Раздень очки и гляди чистыми глазами, иначе ни хрена ты не увидишь в жизни!»