Неизданная проза Геннадия Алексеева

– Как давно я здесь не была! – говорит она, оглядываясь по сторонам. – Лет семьдесят! Нет, право, здесь мало что изменилось. Вот эту дачу я хорошо помню – она так и стоит. А вон в той вилле я, кажется, бывала. Да, да, я там пела однажды! Только не помню, кто был ее владельцем. Вот этот кипарис я тоже запомнила. Правда, он немного подрос за эти годы. А на этом пляже я была в 1906 году после концерта в Симферополе. Но скажите мне, милый, отчего я так молода, отчего я не старею? Неужели я умерла? Вот этого я почему-то не помню. Где же меня похоронили?

Проснувшись, я вскочил, подошел к столу. С фотографии на меня все так же спокойно глядело светлое Настино лицо. Уголки ее губ, как мне показалось, все же подрагивали.

Пытаюсь позвонить в Ленинград. У телефонных будок очередь. Приходится ждать.

Многие люди очень любят разговаривать по междугороднему телефону. Говорят долго, видимо, испытывая особое удовольствие от того, что вот, так далеко, а слышно и можно сказать все, что хочешь.

– Ну как вы там? Хорошо? Все у вас в порядке? У меня тоже все хорошо, полный порядок. Как у вас с погодой? Приличная? У нас тоже неплохая погода – жарища жуткая. А что, Зинка сдала экзамены? Ну поздравьте ее от меня. Она девка с головой, чего говорить. А я еще позавчера хотел позвонить, да не вышло. А вчера звонил, да вас дома не было. Ах, в кино ходили! Ну и как? Интересный фильм? Я на днях смотрел «Сталкера». Мура какая-то. Не понимаю, зачем снимают такое дерьмо – денег было жалко. Ведь целых две серии! Хотел купить шапку дяде Володе, да его размера нет, и цвет какой-то мрачный. Я ему рыженькую хотел, он любит рыжий цвет. А Витёк когда выйдет? Скоро? Четыре года – это не шутка, небось вернется другим человеком. Ах Витёк, Витёк! Я ж ему говорил – брось ты это! С кем ты связался? Они же тебя за полтинник продадут, за ломаный гривенник! Эх, Витёк! Что? Плохо слышу! Громче говорите, громче! Вот теперь слышно. Да, да. Ну и что? Ах, вот оно в чем дело! Ну и как же она? Не может быть! Ха-ха-ха! Вот дает! Ну и баба эта Люська! Жаль, мужики ей попадаются хреновые. Вот Жорка был парень ничего, да спился совсем. А Люська его вроде любила. Ну ладно, заболтался я с вами, на пять рублей наговорил. Будьте здоровы. Ефимовым привет, и Кольке Огурцову, и Мишке Марченко – всем. Да, забыл сказать – передайте Мишке, пусть возьмет справку с работы, он знает какую. Может, с этим делом и выйдет кое-что. Ну всё. Целую. На той неделе опять позвоню. Пока!

В Кастрополь приплыл на катере. Минут пятнадцать шел по тропе над морем и оказался в парке, который узнал по белевшим среди зелени мраморным статуям.

Парк в бывшем имении Жуковского в Кучук-Кое – уникальное творение русского искусства эпохи модерна. Его планировка, расположение статуй, гротов, фонтанов, лестниц и скамеек – все преисполнено особого смысла, все символично и поэтично. Какая-то затаенная печаль, какая-то тревожащая недосказанность есть в этих недосказанных мальчиках, в этих узких, обсаженных кипарисами аллеях, в синеве моря, проглядывающей сквозь листву платанов. И будто это не сама действительность, а воспоминания о том, что, видимо, было когда-то, то ли наяву, то ли во сне. И будто запечатлена здесь вечная тайна жизни. Сейчас в имении Жуковского располагается пансионат «Криворожский горняк». Вилла перестроена и приспособлена под столовую. Работы Матвеева во время войны были почти полностью уничтожены. Теперь установлены их точные копии, созданные матвеевскими учениками. В парке появились деревянные павильоны, в них живут горняки со своими семьями. Но и в таком виде он имеет свое лицо и свою загадочную душу.

Обратно ехал на автобусе. Шоссе забралось высоко, к самому основанию каменных утесов, венчающих гряду крымских гор. Оно петляло и все время шло по краю крутого откоса. Я глядел вперед, и сердце мое замирало, когда на внезапном повороте едва не повисал над бездной. Потом шоссе стало постепенно спускаться. Мы миновали обсерваторию, оказавшись у горы «Кошки» и вскоре остановились у автовокзала в Симеизе.

После обеда, утомленный далеким путешествием, я лег подремать и поспал часа два. Мне снилось, что я один в море. Легко рассекая руками воду, я плыл к горизонту. Там, у горизонта, меня ожидало нечто давно желанное, нечто невыразимо-прекрасное.

Что это было? Великая, еще не испытанная мною любовь? Или само бессмертие?

Александровский парк. Сижу в тени развесистого платана. Предо мною огромная старая алеппская сосна. Ее толстый розовато-серый ствол весь в глубоких морщинах. Ее длинные, причудливо изгибающиеся ветви образуют сложный фантастический узор в духе Гауди, спускаются к самой земле, будто им хочется ее потрогать. Тень под сосной легка и прозрачна – солнечные лучи пробиваются сквозь неплотную хвою. Мимо меня пролетели две желтые бабочки. Одна догоняла другую – они во что-то играли, быть может, в пятнашки.