Неизведанный Рим. Легенды и секретные места Вечного города

Народ на это отреагировал типично римской тонкой иронией.

На Пасквине появилась грязная рубашка.

Марфорий тут же спросил: «Эй, Пасквин, ты чего такой грязный? Не можешь постирать свой балахон?»

На что Пасквин ответил: «А чего ты ждал, моя прачка стала принцессой!»

Другой забавный диалог случился после захвата Рима французской армией Наполеона. Многие античные ценности из дворянских особняков вывезли в Лувр.

Марфорий, как обычно, обратился к Пасквину: «Это правда, что все французы воры?»

Пасквин ответил: «Не все, конечно, но большинство – да».

Это игра слов – bona parte (бо́льшая часть) на римском диалекте созвучно фамилии Бонапарт.

Иногда Марфорий экспериментировал и с собственными сочинениями. Особенно удался ему монолог «Евангелие от Марфория» – пародия на эпизод о явлении Христа ученикам из Евангелия от Луки. Он был написан анонимом в ироничном тоне для критики правления папы Павла III, сменившего на престоле Климента VII. Автор изображает вместо Христа покойного Климента, которого ученики (кардиналы во главе со св. Петром) просят воскреснуть и навести порядок в государстве.

Элегантность стиля повествования наводит на мысль, что анонимный писатель, отдавший право слова Марфорию, принадлежал если не к кардиналам из ватиканской оппозиции, то наверняка к церковным кругам.

Но популярность каменного гиганта так и не достигла вершин его «брата» Пасквина. У высказываний Марфория не было отдельного термина вроде marforiata – как pasquinata (пасквиль).

Если вы любите фильмы о Риме, то наверняка видели Марфория в «Великой красоте» Паоло Соррентино. Он красуется прямо на афише – Джеп Гамбарделла сидит на мраморной скамье на его фоне. Правда, это фотошоп – около настоящей статуи негде присесть.

75. Скитания Микеланджело

Мы добрались до сердца Рима – до площади Венеции. Ее можно назвать центром географическим, но не историческим.

За почти три тысячи лет с момента основания города место, вокруг которого бурлила жизнь, менялось неоднократно.

Еще недавно по римским меркам, полтора столетия назад, пространство вокруг дворца Венеции было куда менее просторным. Прямоугольник земли, зажатый со всех сторон плотной застройкой, вряд ли мог претендовать на первенство на городской сцене. Так же, как и на склонах Капитолия, ситуация начала меняться после объединения Италии. Площадь выросла почти вдвое в ширину и на треть в длину за счет устранения всего, что могло бы скрыть великолепие строившегося Викторианского комплекса.

Были снесены старинные особняки аристократических семей Paracciani-Nepoti, Nero-Bolognetti-Torlonia и Frangipane-Vincenzi, которые обступали площадь с двух сторон. Вид загораживала и пристройка дворца Венеции под названием palazzetto. Его коричневый корпус разобрали и перестроили почти без изменений за углом, там, где сейчас трамвайное кольцо.

Для придания симметрии пространству на месте дворца Торлония появилось здание страхового общества Assicurazioni Generali, которое в точности повторяет формы средневекового дворца Венеции напротив. Его даже дополнили башенкой и крепостными зубцами на крыше.

Связь с морской республикой Венецией в этом районе укрепилась с середины XV века, когда на месте домов бедняков кардинал Пьетро Барбо построил новый дворец титула Св. Марка (покровителя Венеции). Став папой римским под именем Павла II, он превратил резиденцию в великолепный образец архитектуры своего времени (позже в нем находилось посольство Венецианской республики).

Полукрепость, полудворец, он должен был представлять интересы государства, выглядеть надежно и в то же время элегантно. К проекту приложили руку лучшие архитекторы – Мино да Фьезоле, Джулиано да Сангалло, Леон Баттиста Альберти.

Когда Венеция вошла в состав империи Габсбургов в 1797 году, во дворце открыли австрийское посольство при Святом престоле. Вернувшись к итальянцам только после Первой мировой войны, дворец стал штаб-квартирой фашистской партии.

С главного балкона, обращенного в сторону площади, папа римский Павел II в XV веке наблюдал за финишем карнавальных скачек берберских лошадей (об этом мы говорили в главе 2). А в XX веке на том же балконе Муссолини тренировал красноречие перед народом.

Площади отвели ключевую роль в политической пропаганде. Она должна была стать новым «Форумом Италии», по аналогии с соседними древними руинами, которые при Муссолини также бережно раскопали и отреставрировали, пожертвовав окрестными кварталами других эпох.

В символическом центре Рима балкон дворца Венеции выполнял роль «рупора» или, как его еще называли, prua d’Italia («корабельный нос Италии»). Это была главная сцена для политических выступлений и военных парадов.