Неизвестная. Книга первая

Гражданин между тем ловко перехватил финку и ударил снизу вверх. Брюхо Кузминкину хотел распороть. Но чекист его за предплечье обеими руками перехватил. А пальцы у Кузминкина крепкие, будто крабьи клешни, коли вцепятся, то не отдерешь. Обхватил он руку грабителя возле кисти с ножом. У того ни ударить не получается, ни из захвата руку выдернуть. Только пыжится, глаза выпучил, дышит ртом тяжело, шляпа-залупка на сторону съехала, из-под нее чуб засаленных волос выбился, а кровь у него по лицу горным ручьем течет и полы тулупа заливает.

Надавил гражданин сильнее, да на том и погорел. Вместо того чтобы новому напору сопротивляться, Кузминкин хватку ослабил и по дуге руку грабителя направил. А тут еще на стыке вагон подбросило, и все получилось быстро и аккуратно.

Конечно же, гражданин-грабитель этого не хотел, только поделать с законами физики он ничего не мог, хотя даже и не знал о них, а теперь уже никогда и не узнает. Напоролся он со всего маху на собственный нож. Отведал пуукко человечинки, по самую рукоять в плоть вошел.

— Эх, товарищ, — просипел гражданин и к ногам Кузминкина рухнул.

Прямо на окурок, что чекист выплюнул, тот даже потухнуть не успел. Щекой гражданин огонек к полу придавил, но боли от ожога уже не почувствовал.

Только через десять минут Кузминкин в купейку вернулся.

— Как она? — спросил у попутчиц, что за Юлей приглядывали.

— Спит она, спит, — сказала приличного вида женщина и зевнула, ладошкой прикрывшись.

— А что там за шум в тамбуре был? — вторая с верхней полки спросила.

— Да… — замялся Кузминкин и прикрыл ладонью дырку на френче. — Накурил сильно, пришлось наружную дверь открывать, чтоб проветрить.

— То-то я смотрю, сквозняком по ногам понесло, — снова зевнула приличного вида женщина.

— Уж простите, — сказал Кузминкин, потер ушибленную скулу, поправил на тихо сопящей Струтинской сбившуюся куртку и легко забрался на свою полку. — Я как лучше хотел.

— Да ладно вам, — улыбнулась женщина. — Ну и как там?

— Где? — спросил чекист.

— Снаружи?

— Холодно.

Палата триста двадцать четыре, в которую зашли Александр Васильевич и Кондиайн, была очень просторной. Даже и не палата, а скорее небольшая, залитая электрическим светом аудитория. Сходство усиливали четверо молодых студентов и две весьма хорошенькие студентки в белых халатах с открытыми тетрадями и карандашами в руках.

После притемненного коридора резкий свет больно ударил Варченко по глазам. Он не сразу разглядел, что кроме студентов, старательно записывающих лекцию, в помещении еще двое.

Первой была женщина-врач. Невысокого роста, крепкая и коренастая, она показалась Варченко похожей на эдакий грибок-боровичок.

Перед врачом стоял большой обитый жестью стол, на котором обычно препарируют покойников. Александр Васильевич хорошо помнил такие столы. Он не один день провел в мертвецкой Тартуского медицинского факультета, изучая анатомию. Там стояли точно такие же.

Поверх стола были установлены носилки, на которых лежал обнаженный мужчина. Яркий свет заливал его тело мертвенной белизной, и Кондиайн подумал, что человек мертв. От осознания этого Тамиила передернуло. Не его это дело — трупы разглядывать. Ему бы небо чистое и звезд побольше. А тут… Нет, увольте.

Но человек был пока жив. Кондиайн заметил, что он дышит. Грудь его едва заметно вздымалась и опадала.

— Без сознания, — решил Тамиил.

Он был прав. Человек на столе был без сознания.

— …так и записывайте, — продолжала лекцию врач. — Пациент «Д», сорок два года… Двадцать четвертого марта у него родился сын. Бурное празднование, чрезмерные возлияния, неумеренное потребление пищи в течение длительного времени, а как следствие — алкогольная интоксикация и острый аппендицит. К врачу обратился только на второй день развития заболевания. Заведующим хирургического отделения нашей больницы товарищем Розановым была проведена аппендэктомия. Помимо удаления аппендикса сделана широкая резекция слепой кишки…

— Гнойный перитонит, — прошептала одна из студенток.

Врач ее услышала.

— Совершенно верно, товарищ Ермолаева.

Студентка зарделась и уткнулась в свои записи.

— Скромница, — подумал Кондиайн.

— Разлитой гнойный перитонит, — продолжила врач. — На фоне периаппендикулярного абсцесса. Принюхайтесь. Чувствуете запах?

Кондиайн невольно принюхался и почувствовал, как тошнотворный комок подкатывает к горлу. Его замутило.

— Александр Васильевич, — шепнул он Барченко. — Мне надо выйти.

— Хорошо, хорошо, — кивнул Александр Васильевич, который внимательно слушал лекцию и с большим интересом разглядывал несчастного пациента.

Кондиайн рванул из палаты.

Вышел в темный коридор, прикрыл дверь и прижался щекой к холодной стене. Голова кружилась и ослабевшие колени била мелкая дрожь.

Отдышался, сглотнул ком, и стало немного легче.

Через некоторое время двери широко распахнулись, едва не задев астрофизика. Двое студентов не погнушались работой санитаров, вынесли пациента, прикрытого белой простыней.

— В двести тридцатую палату! — услышал Кондиайн голос врача.

— Мы помним! — отозвался один из носильщиков, и студенты довольно бойко прошли с носилками мимо Тамиила.