Неизвестная. Книга первая

— Ага, — отмахнулся Кузминкин. — А потом дня три в Твери бы просидели. Протоколы, опознания, допросы… Оно тебе надо?

— Нет, — отрицательно покачала головой девушка. — Мне надо… — и собралась снова пуститься в бега, но Кузминкин схватил ее за плечо.

— Погоди ты! Прыткая больно! — крикнул он на нее сердито. — Куда надо?

— Больница, — тихо сказала Юля.

— Что?! — не расслышал чекист.

— Больница, — повторила девушка громче, и еще громче: — Больница!

— Сумасшедшая, что ли? — опасливо покосилась на них бабулька-прохожая и на всякий случай перекинула связанные за ручки набитые сумки с одного плеча на другое. — Понаедут с деревень!

— Вы проходите, проходите, гражданочка, — строго сказал чекист. — Мы тут разберемся…

— Больница! — упрямо топнула ножкой Юля.

Мокрый снег брызнул из-под ее каблука.

— Какая больница? Ты можешь объяснить какая больница?

— Солда… маленький солдат… — пыталась что-то сказать Юлия, но у нее почему-то не получалось. — Больница солдатик… нет. Солдати… больница.

— Военный госпиталь, что ли?

— Нет-нет, Больница солдат… тенко…

— Может, ей Солдатенковская больница нужна? — спросил носильщик- татарин, который остановился со своей тележкой неподалеку, прихлебывал что-то крепкое из плоской армейской фляжки и внимательно наблюдал за этой сценой.

А что? Развлеченье же. Да и за погляд денег не берут.

— Да! Да! — закивала Юля и запрыгала на одной ножке, словно гимназистка, сдавшая трудный экзамен по русской словесности. — Солдатенковская. Ее Солдатенков построил. Хороший человек, купец первой гильдии.

Кузминкин вопросительно посмотрел на носильщика.

— Это вам на Ходынку надо, — сказал носильщик, сделал большой глоток из фляги и поморщился.

— Далеко? — спросил Кузминкин.

— Не близко, — кивнул носильщик. — На Беговую… О! — пришла ему

мысль. — Постереги, — кивнул он на тележку, — казенная же.

Сделал еще глоток, крякнул, нехотя завинтил пробку на фляжке, положил ее в карман фартука и быстро ушел.

Появился он так же быстро. Кузминкин даже соскучиться не успел.

— Вон там, — махнул носильщик в сторону площади, — видишь, пролетка в зеленый цвет выкрашена.

— Это с гнедой кобылой?

— Она самая. Дуй туда, скажи, Ахметка послал. Он довезет.

— Спасибо, Ахмет, — сказала Юля. — И не переживайте вы так, все с дочкой вашей будет хорошо. Внук скоро родится.

— Откуда знаешь? — спросил носильщик удивленно.

— Так в Красной книге написано, — улыбнулась Струтинская.

— Она у нас все знает, — сказал Кузминкин. — Дюже умная. Спасибо, товарищ.

— Вам спасибо, — ощерился вдруг протрезвевший татарин. — Большой спасибо.

— А пить бросай, — сказала Юля. — Коран говорит, самогон пить нельзя.

— Нельзя, — согласно кивнул Ахмет.

И Кузминкин со Струтинской пошли на площадь, а носильщик смотрел им вслед.

— Товарищ носильщик, — голос вырвал его из раздумий. — Не подскажешь, где тут можно чего для сугреву раздобыть. Мне шепнули, что ты знаешь…

Татарин, не глядя, достал из кармана фартука фляжку и, не отрывая глаз от странной парочки, протянул ее измаявшемуся выпивохе:

— Забирай.

— Сколько? — выпивоха потряс почти полную флягу.

— Так забирай.

— Спасибо, добрый человек, — и выпивоха жадно потянул пойло из фляги. А носильщик все смотрел на эту девушку, смотрел и почему-то улыбался, — ну а ты? — довольный выпивоха протянул флягу татарину.

— Я не пью, — сказал Ахмет. — Коран не велит.

Извозчик их вез почти час.

Пробки.

Улицы, как назло, были забиты гружеными подводами. Они заполонили дорогу, не давая зеленой пролетке ходу Прямо посреди Беговой две подводы — одна с сеном, а другая с чугунными чушками — зацепились друг за друга оглоблями, и образовался большой затор.

Возницы заспорили, заругались друг с другом. Каждый доказывал свою правоту. Вспыхнула драка. С ближних подвод ругались и матерились. Кто- то стал растягивать дерущихся, кто-то засвистел и заулюлюкал, а кто-то попытался выкрутиться из затора, но получилось только хуже, сани развернуло поперек, и создалась еще большая толчея.

— Да что они, охренели совсем! — сказал Кузминкин извозчику. — Нынче же воскресение. Откуда они понаехали?

— По последнему снегу торопятся, — вздохнул извозчик. — Снег сойдет, распутица начнется.

— Воскресение… — тихо сказала Юлия. — Воскресение…

И вдруг встрепенулась и задергала Кузминкина за рукав куртки:

— Воскресение! Нельзя воскресение!

— Ты ее, что ли, в больницу везешь? — покосился на девушку ИЗВОЗЧИК.

— Ее, — сказал Кузминкин и приобнял, чтобы не слишком рвалась. Юлю.

— Так может вам на Канатчикову дачу надо? В Солдатенковской психических не лечат.

— Солдатенковская… — упрямо сказал Юля и очень зло посмотрела на извозчика. — Воскресение никак нельзя!

Извозчик испуганно отдернулся, поерзал на козлах и потянул вожжи.

— Ладно, — сказал он. — Сейчас попытаемся…

Он, несмотря на ругань и обрушившиеся на него проклятья, вывернул пролетку в сторону, и громко огрызаясь в ответ матюкам возниц, направил кобылу в ближайший переулок.

Как только они съехали с главной дороги, стало легче.

— Придется тебе десять тысяч рублёв доплатить, — сказал извозчик Кузминкину.

— Ладно, — согласился тот. — Ты только поскорей довези.