Неизвестная пьеса Агаты Кристи

— Алина, как бы я к ней ни относился, настоящий профессионал, а по большому счету — жрица молний. Она, кстати, из тех счастливцев, которым удалось заснять «красные призраки» и «синие струи». Для этого надо было подняться на самолете самое малое на девяносто кэмэ. Вот, видишь?

«Синие струи» являли собой сказочно красивое зрелище, подобное северному сиянию самых разных оттенков синего и фиолетового цветов. А описать «красные призраки» одним словом было невозможно. НЛО, деревья, человеческие фигуры, резвящиеся меж облаков…

— В древности их называли «огненными элементалями» — духами небесного пламени, — тихо молвил Олег. — Да, она не просто профессионал — она из посвященных. Молнии считают ее своей, оттого и открываются так… почти бесстыдно. Ну ладно, пошли дальше. Вон кабинет секретаря Союза. По-моему, там звенят стаканы.

Женя с трудом оторвалась от фотографий, но не переставала оглядываться.

Да… Похоже, тот старый спектакль оказался для его участников событием гораздо более роковым, чем могла себе представить даже Аделаида-Глюкиада!.. Ее душой вдруг овладела странная жалость к этой неведомой Алине. Чего ищет она в жадной, исступленной охоте за молниями? Только ли эффектных кадров, которые приносят деньги и славу?… Жене приходилось читать о поразительных случаях, когда человек, в которого ударяла молния, не умирал, а обретал некие необычайные свойства.

Алина ловит молнии, в этом Женя не сомневалась. Ищет не созерцания их, но встречи с ними.

Зачем? Чего ждет от этого свидания, которое может оказаться роковым?

Может быть, искупления ищет ее душа? Невероятной встречи с давным-давно умершим, которого она сама толкнула в объятия смерти?… Или та старая история уже давно забыта ею, и не осталось ничего, кроме вечно неудовлетворенного тщеславия, которое является непременным свойством и всякого истинного художника, и обычного честолюбца?

Из-за двери, к которой они крадучись приблизились, доносились приглушенные голоса и — Олег не ошибся! — звон стекла.

— Я же говорил! — усмехнулся он и осторожно, словно опасаясь спугнуть добычу, потянул на себя дверь. Открыл ее почти наполовину, но люди, собравшиеся в кабинете, его не замечали.

Женя изловчилась и, потеснив Олега, тоже заглянула внутрь.

Здесь и правда пили: человек пять потрепанных мужиков сгрудились вокруг журнального столика, уставленного бутылками и кульками с какой-то закуской, и торопливо, даже не чокаясь, угрюмо осушали рюмку за рюмкой. Еще несколько человек тихо беседовали. Все курили, и сквозь густую сизую пелену не сразу можно было разглядеть большой фотопортрет, поставленный на письменный стол и подпертый со всех сторон стопками книг и коробкой с шахматами, чтобы не падал.

Очевидно, фотографию только что поместили в рамку под стекло: мужчина в синем рабочем халате аккуратно собирал со стола обрезки стекла и инструменты.

Это был портрет еще молодой женщины, и Женя пусть не сразу, но все же узнала ту развеселую девицу, которая так беззаботно улыбалась в «салуне» Глюкиады. И здесь Алина еще молода и столь же улыбчива, но, боже мой, как же старил, как гробил ее этот тусклый, безжизненный взгляд!

Чудилось, она только притворяется молодой — молодой, веселой, живой!

Невысокая седая женщина приблизилась к фотографии, критически оглядела ее, зажав в углу рта нещадно дымящую сигарету, а потом вдруг с необычайным проворством, прямо-таки жестом фокусника, нацепила на край портрета черную ленту, завязав ее небрежно-изысканным бантом, слишком красивым для траурного знака…

— Бог наказал, чего же еще?

Олег и Женя переглянулись…

— А чего же? Молния — это только для дураков электричество, а для умных она — перст Божий. Коли человек нечестив и грешен, не миновать ему небесной кары. Второе пришествие Христово будет как молния!

— Ну, пока до него еще время есть, — улыбаясь с некоторым ехидством, сказал Олег. — Но почему вы думаете, что эту несчастную Бог покарал? За что, собственно?

— Молния, гром, гроза для того Господом сотворены, чтоб человек смирялся в страхе! Услышал гром — затвори окна, двери, сотвори крестное знамение, умоляй Господа нашего Иисуса Христа и Пресвятую Деву о милосердии в те поры, когда бьет он грешных и полчища врага рода человеческого. А эта… покойница что выделывала? Выйдет на лоджию — и ну Божьи дива фотографировать! Тут небось вся нечисть за ее левым плечом сбиралась, злорадствовала, на неверный промысел, на слабую для бесовских оков душу любуючись! И то чудо, что Господь ее давным-давно не покарал, ну да он ведь многотерпеливец.

Проповедь вполне могла затянуться до бесконечности, да, к счастью для слушателей, непреклонная Людмила Васильевна воздела очи горе — и в ее, фигурально выражаясь, зобу дыханье сперло:

— Опять! Опять они по крышам лётают! Черти окаянные!

Олег и Женя снова быстро переглянулись в полной уверенности, что проповедница, хлебнув через край религиозного экстаза, погнала гусей, однако, к их изумлению, возмущением зажглись и взоры прочих бабок:

— Руфоры чертовы!

— Переломают ноги, поубиваются!