Неизвестная война

– Ага, напишут, – согласился Виктор, но как-то вяло. – Но если мы его сейчас за нарушение воинской дисциплины и отказ исполнять приказ в штаб Духонина определим, концовка скверная выйдет.

– Посылали к нему кого-нибудь? – поинтересовался я.

– Как же не посылали? Посылали. Комиссар батальона к нему ходил, так Хаджи его так послал, что батальонный сидеть неделю не сможет. Комиссар полка говорит – я к нему не пойду, снимайте, расстреливайте. Если расстреляете, не так стыдно. А поротым я ходить не стану. Если выпорет, это какой же авторитет у РКП (б) среди бойцов и командиров?

– Сам-то чего решил? – спросил я.

– А что тут решать? – пожал Виктор плечами. – Отряд Хаджи-Мурата – лучший в бригаде. У нас и кавалерии-то кроме него нет. В восемнадцатой дивизии есть эскадрон, так и тот усечённого состава, пятьдесят сабель. Большим конным подразделениям не развернуться, но маленькие нужны. Здесь север, коней только для артиллерии можно набрать, да для обоза – одров каких-нибудь. Припрёт – придётся весь отряд уничтожать, но пока не припёрло, можно попробовать. Придётся мне самому идти, а что делать? Ну, коли выпорет, так тому и быть. Лучше самому поротым быть, чем целый отряд угробить. И умаления авторитета партии я в том не вижу. Партия у нас сильная, ей такая херня до одного места. Думаю, если я умудрялся беляков распропагандировать, так как-нибудь кавказцев и прочих уболтаю.

Ох уж этот Витька! Самое интересное, что он прав. Хотя и комиссар полка тоже. Только чья правда перевешивает, не знаю. Хреново, если Хаджи-Мурат комиссара батальона плетью выпорол. Но коли выпорет комиссара бригады, ничего не попишешь, придётся трёхдюймовки выкатывать, чтобы поддержать пошатнувшийся авторитет партии большевиков.

– Слушай, Володя, ты парень умный. Может, что-нибудь присоветуешь?

И что тут можно присоветовать, если речь идет о горячем кавказце, которому может стукнуть в голову всё, что угодно. Но попробовать можно, и даже нужно.

– Давай-ка, товарищ комиссар, соберём для начала наших мудьюгских беглецов, кого отыскать сможем, а там решим.

Всех беглецов, или бегунов, не знаю, какое нам и название-то придумать, собрать не удалось. Серафим Корсаков не смог бросить свой батальон, ещё двое ушли из Пинеги в другой населённый пункт, но хватит и оставшихся.

В поход за Хаджи-Муратом нас отправилось десять человек, на трёх телегах. Впереди мы с комиссаром, остальные чуть позади.

Ехать было всего ничего – версты четыре, но дорога такая скверная, что пришлось потратить на неё минут тридцать. Пешком бы дошли.

Пока ехали, вели разговоры за жизнь, поделились биографическими данными. Я рассказал о Череповце, о газете, мельком упомянул о работе в ЧК, зато подробно рассказал о крестьянском восстании в Шексне.

Узнал, что Виктор Спешилов – из потомственных железнодорожников. Дед – сцепщик вагонов в Ярославле, отец стал путевым обходчиком, а он сам мечтал стать машинистом паровоза, и стал бы, если бы не революция.

– Я с четырнадцати лет кочегаром на паровозе работал, из Вологды в Ярославль и в Москву поезда гонял. А один раз по всей Транссибирской магистрали проехал, девять тыщ верст туда, девять обратно. Уж сколько дров на руках перетаскал – гору, наверное. В семнадцатом, как царя скинули, обещали в помощники машиниста перевести, если экзамены сдам, – рассказывал Спешилов. – Да какой там экзамен! Я, если нужно, паровоз на кусочки разберу, а потом соберу. Отец меня хотел в техническое училище определить, я ни в какую. Мол, мне с железками интереснее, чем с книжками. К чему над бумажками корпеть, если можно на практике всё постичь? Сейчас-то понимаю, что отец прав был, да поздно. А я в семнадцатом в Красную гвардию вступил, не до того стало. Добровольцем в Красную армию пошел, в партию большевиков приняли, а там и пошло-поехало.

Тем временем мы уже подъезжали к холму, на котором стояла деревня. Эх, красота! Умели же предки выбирать места для сёл и деревень.

У околицы нас остановил караульный, но, увидев, что тут свои, без оружия, да ещё и с комиссаром бригады, задерживать не стал.

На улице народа было немного. Наверное, крестьяне разошлись по полям или огородам. Не знаю, когда картошка в этих краях вызревает. В августе или в сентябре? Но дел ранней осенью хватает, по себе знаю.

У одного из домов мы увидели самого командира. Хаджи-Мурат, без привычной черкески, сосредоточенно колол дрова, а потом складывал их в поленницу. Увидев нас, он только повёл усами и продолжил свое дело. Однако чувствовалось, что кавказец стал нервничать. Вон, долбанул по чурбаку со всей дури, не наклонив лезвие под углом, и топор застрял.

– И что дальше? – поинтересовался комиссар, которого я не посвятил в свой замысел.

А как мог посвятить, если и сам толком не знал, что стану делать? У меня были лишь смутные соображения и очень туманная идея. Из категории – как пойдёт.

– А ничего. Лошадок заводим во двор, можно корма задать, а сами здесь посидим, покурим, поговорим, – распорядился я.