Неизвестная война

Уже дойдя до вешалки и протянув руку за шинелью, я вдруг подумал – а для чего мне хвастаться орденом перед Натальей? Я что, тетерев на току? Расстегнув ворот, засунул руку под изнанку гимнастёрки и принялся с усилием откручивать тугую гайку. Закончив, положил награду в коробочку и отдал Артузову.

– А знаешь, Артур Христианович, ты прав. К чему пока наградами хвастать? Вот если доживем, тогда мы все регалии и наденем. Представь, я на себя царскую медаль нацеплю, а рядом Орден Красного знамени. А ещё из кармашка часы от Дзержинского торчать станут!

– Ага, а я себе золотые медали на шею надену – одна гимназическая, а вторая за выставку, на которую Грум-Гржимайло наши работы отправлял, – повеселел Артур. – Плохо, что они для ношения не предусмотрены, придётся дырки сверлить.

Посмеявшись, Артузов подтолкнул меня к выходу:

– Иди отдыхай. А мне теперь голову ломать – где я для тебя фунты стерлингов отыщу.

Глава 17. Дорога к Архангельску

Будь я романтиком, обязательно бы написал, что порывистый ветер сдувал с моего лица следы Наташиных поцелуев. Но про поцелуи я думал меньше всего, опасаясь, чтобы не выдуло глаза. И, как ни пытался подставить спину, всё равно задувало прямо в физиономию. Хорошо Корсакову – парень привычный к ледяным ветрам, хотя и он пытается прикрыть лицо шарфом. Интересно, а в Белом море мореманы так же бегают по палубам в одних тельняшках, или одеваются по погоде?

Серафим вообще был не сильно доволен, когда узнал, что его командируют в распоряжение Особого отдела армии, да еще и отдают под начало какого-то московского особоуполномоченного. Говорят, «краснознаменец» шибко матерился, узнав о приказе. Конечно, его батальон уже собирался в одиночку штурмовать Архангельск, а тут на тебе – непонятно к кому! Правда, увидев меня, Корсаков ругаться перестал, сказав, что коли он теперь станет подчиняться Володьке Аксёнову, тогда ладно. Мол, Вовка – свой парень, архангельский, как бы даже и не с Соломбалы.

С мужиками договаривался Хаджи-Мурат. Что он им обещал, чем пугал, понятия не имею, но уже в Пинеге нас подхватил на розвальни щуплый мужичок, вызвавшийся провезти едва ли не половину пути, а там передать не то свату, не то куму.

Жаль, по Северной Двине не уедешь – далеко от Пинеги, зато можно бы рвануть прямо по льду и дунуть до Холмогор, а там и до Архангельска. А, нет, не рванёшь. По Двине пока стоят белые, и на берегах тоже.

От Пинеги до Архангельска двести вёрст, что немногим больше двухсот километров. На машине бы одолели расстояние за два часа. Впрочем, не одолели бы. Архангельский край такой, что приходится нарезать круги, чтобы попасть из одного населённого пункта в другой. Вот зима – самое благодатное время, когда между селениями появляются дороги.

Кажется, продувало с самого Белого моря, когда-то именуемого Студёным, пронзая свирепым холодом всю Архангельскую губернию. Зато путь был хорош, если он шёл прямо по льду какой-нибудь речки, превращавшейся зимой в дорогу. Но нет в мире совершенства. Если по речке, то задувал ветер, а когда съезжали в лес, в безветрие, то лошади становилось трудно идти. Правда, кое-где через лес были набиты дороги, которыми зимой пользовались крестьяне. Знают ли белые о лесных путях? Скорее всего, знают. У них же служат всё те же жители Архангельской губернии, прекрасно разбиравшиеся в здешних местах. Другое дело, что если год, а то и всего полгода назад, белые были способны перекрыть все стёжки-дорожки, то сейчас их армии хватит хорошо если на главные дороги. Но расслабляться не стоит. Всё ещё может быть.

Вещей у нас было немного – пара мешков с сухарями, мешок с консервами и крупой, а из оружия мы взяли винтовки и на каждого по сорок патронов, по паре гранат, револьверы. У меня ещё имелся в «заначке» браунинг, подаренный Натальей Андреевной. Можно даже сказать – выпрошенный. Я так с ним игрался, разбирал и собирал, что Наташка, не выдержав, сказала – мол, оставь себе, попрошу выдать новый. Патронов, правда, к браунингу нашлось всего десять штук, но для серьёзного боя пистолетик всё равно не годится, а для какой-нибудь «заморочки» иной раз и пары хватает. Ещё пришлось нанести визит в наш ведомственный гараж и выпросить у механика кусочек резины.

Наш возница, отрекомендовавшийся «дядя Паня», кривой на один глаз, из-за чего не попал ни на русско-японскую, ни на германскую, по дороге молчал, зато на привалах, когда Серафим начинал варить кашу, а потом вытаскивал из-за пазухи заветную фляжку, начинал болтать. Дядька Паня рассказывал о загадочном народе биарминов, живших здесь до прихода переселенцев из России и невесть куда сгинувших, закопав перед уходом сказочные сокровища.