Неизвестная война

– Так он как все, – пожала плечами квартирная хозяйка. – А так – Платон Ильич честнейший человек. Он на свои деньги для общества книги покупал, нам для вязания нитки заказывал.

– Для вязания? – не понял я.

– Ну да. Мы, женщины, чулочки там вязали, носочки, варежки всякие, а потом всё это на благотворительном аукционе продавали, а все деньги в пользу Сиротского приюта перечисляли. Понимаю, сейчас это всё смешно звучит, но тогда казалось – важное дело делаем.

– Почему же смешно? Война закончится, снова станешь чулочки вязать, чтобы в детские приюты их отдавать.

– Скорее бы, – вздохнула Галина. – Мне-то грех жаловаться, живу лучше других. Когда Настасья с Андрюшкой уезжали, они мне ещё и свой дом отдали – мол, делай что хочешь. Так я его продала. Денег, правда, с гулькин хрен выручила, но хотя бы какие-то деньги.

Пошевелив картошку, от которой разносился божественный аромат, перекрывавший запах китовьего жира, хозяйка начала её солить, а я вспомнил, что в кармане шинели осталось несколько сухарей, прихваченных на всякий случай.

Сбегав в прихожую, притащил их и положил на стол.

– Вот моя доля, – скромно сказал я.

Галина Витальевна оставила в покое уже почти поджарившуюся картошку и как-то благоговейно взяла один из сухарей, с наслаждением его понюхала:

– Ох ты, настоящий! А мы здесь уже и забыли, как настоящий хлеб пахнет. Я раньше хотя бы пироги пекла, или хлеб, но мука давным-давно не продаётся, а в покупной хлеб всякую дрянь добавляют – не то костную муку, не то опилки.

Мы ели жареную картошку прямо со сковородки, черпая её ложками, а не как положено по правилам этикета. Галина выставила на стол ещё и солёные огурцы, так что пир получился отменным. Хозяйка грызла сухарь прекрасными белыми зубами, что для её возраста, да ещё и с поправкой на эпоху с отсутствием стоматологов, было даже и непривычно.

Покончив с картошкой, Галинка поставила на примус чайник, спохватившись, что могла это сделать и раньше.

– Полоротая я какая-то стала, – виновато сказала хозяйка, а я только погладил её по руке.

– Глупости это. Да и какая разница, когда чайник ставить?

В ожидании закипающего чайника (так и вспоминается Джером К. Джером, уверявший, что нужно отвернуться от чайника, чтобы он скорее закипел) мы на минуту замолчали.

– Володя, ты же по делу в Архангельск прибыл, да? – спросила Галина.

И что ей на это скажешь? Я предпочёл лишь кивнуть.

– Когда сюда красные придут?

– В феврале, – сообщил я. Точную дату не помнил, но знал, что где-то в двадцатых числах.

– А что с нами со всеми будет?

– А что с вами должно быть? – не понял я.

– Кто говорит – красные придут, всех расстреляют, кто говорит – ничего не будет. Селезнёв – помнишь такого? Ну, ты за него два раза в ночные дежурства ходил. Так он сказал – всех нас в Северной Двине утопят, чтобы патроны не тратить.

– А тебя есть за что в реке топить или расстреливать? – поинтересовался я. – Ты в белогвардейской контрразведке работала, пленных расстреливала?

– Да что ты за глупости-то говоришь? – обиделась женщина.

– Вот видишь, тебя и расстреливать не за что. А Селезнёва, если он и в самом деле контрразведке стучал, может, и расстреляют.

– Что делал? – не поняла Галина.

Ох ты, опять использовал термин, этому времени ещё не известный.

– Стучал – то есть закладывал.

М-да, объяснил, называется. Но Галинка всё поняла.

– Про Митрофана Арсентьевича доподлинно неизвестно – доносил он на кого в контрразведку, не доносил. Вот в городское управление и мобилизационный отдел доносил, это так. Но что ему оставалось делать, если приказывают? Я же тоже на тебя донесла, не забыл?

– Если он только про уклонистов от армии доносил, это одно дело, – начал объяснять я, сам не уверенный, всё ли правильно говорю. – Сколько у нас бывших белогвардейцев служит – не счесть, и никто им претензий не предъявляет. Если лицом к лицу сходимся, никаких обид. Так и здесь. Допустим, сдавал в мобилизационный отдел уклонистов от службы, был патриотом Белого дела, так и чёрт с ним. Но если он контрразведке людей сдавал, а те потом кто под расстрел пошли, кто на Мудьюг или на Иоканьгу – это другое. Но ведь его вину ещё доказать нужно.

– С Мудьюга, говорят, целая группа сбежать пыталась, человек сто. Только никто убежать не смог, догнали и расстреляли. Говорили, их даже хоронить не стали, чтобы другим неповадно было. Я уж подумала – может, и Володькины косточки где-то лежат, неприбранные?..

– Как видишь, не расстреляли, – скупо сказал я, не желая вдаваться в подробности.

Пожалуй, мне уже пора. Иначе Серафим станет волноваться. Того и гляди, решит, что его боевого товарища опять захватила вражеская контрразведка. Возьмёт да и повернёт ледокол «Таймыр» на Архангельск.

Глава 20. Конец Джеймса Бонда

Для задержания господина Зуева я запланировал настоящую операцию. Кроме моего друга-моремана, архангельское подполье выделило ещё пять человек. Трое были отправлены готовить квартиру для содержания не то гостя, не то пленника, а двоих я решил взять с собой. Серафим Корсаков почесал затылок, когда я сообщил, что мне нужен взломщик.