Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов

– Десять лет-с! Десять лет подряд-с, – твердил Иванов мрачно. – Я полагал, что с Римом это кончится, только нет-с, ошибся, и здесь доискались…

– Кто ж это доискался? И за что отравляют вас, дорогой Александр Андреевич?

– Многие мне желают зла, весьма многие-с. Корнелиус, Овербек-с… очень много их, очень-с…

– Ну, положим. Но ведь то в Риме, а здесь вас ведь не знают.

– Телеграф-с. На что же телеграф? Через него все узнают-с… Никуда не убежишь.

– Так на кого же, наконец, вы думаете: на меня, на другого, на третьего?

– На вас я не думаю-с. Но трактирщик… О, это преопасный человек! И блюда подает сам-с за столом… Нет-с, мне уж, видно, не жить…

– Хотите меняться кушаньями за столом? Меня ведь не отравляют, – в этом вы можете быть уверены.

– К чему же, помилуйте-с!..

Однако с этих пор я ему постоянно передавал то тарелку, то чашку, соль, хлеб, сахар, и он поспешно брал, повторяя: “Помилуйте, к чему же это-с?”»

Или еще. Это уже воспоминания художника А.П. Боголюбова. «Дело было к вечеру. По просьбе Иванова отправились обедать в трактир.

– Трактирщик плох. Вы, Александр Андреевич, быть может, ожидаете роскошного обеда, но так как мои средства не бойки, то и обедаю за один франк двадцать пять сантимов с хлебом вволю и даже полубутылкой вина.

– Да это совсем в моих средствах, – отвечал А. Иванов».

Сели за маленький столик. Подали суп в тарелках. А.П. Боголюбов только что хлебнул первую ложку, «как Иванов выхватил ее у него и подставил свою. Моряк-художник смутился, но ничего не сказал. Они продолжали обедать, только Александр Андреевич как бы нечаянно брал и ел хлеб Боголюбова, подкладывая ему свой».

Впрочем, чего же было ожидать от человека, замкнувшегося более чем на два десятилетия в мастерской и ставшего чуть ли не заложником своей знаменитой картины.

Странные страхи Дали и Сезанна

Знаменитый испанский художник Сальвадор Дали очень своеобразно относился к мухам. Так, он едва ли не блаженствовал, когда эти шестиногие создания в летний зной массами облепляли его потное тело. Трудно поверить, но тем не менее художник как-то заявил, что эти насекомые являлись одним из стимулов его творчества.

Зато кузнечики начиная с детства наводили на Дали ужас: он дрожал от страха, когда кузнечик оказывался всего лишь в каком-нибудь метре от него. Когда же длинноногое существо прыгало на Дали, он был чуть ли не в шоке.

Уже будучи вполне зрелым человеком, Дали тем не менее тоже не терпел кузнечиков. Например, проживая в Соединенных Штатах на вилле богатой меценатки Каресс Кросби, Дали чаще всего пил кофе на крыльце, но никогда – на лужайке, поскольку боялся «встречи» с этим длинноусым насекомым. «Тяжелый неуклюжий скок этой зеленой кобылки, – пишет Дали в «Тайной жизни», – повергает меня в оцепененье. Мерзкая тварь! Всю жизнь она преследует меня как наваждение, терзает, сводит с ума. Извечная пытка Сальвадора Дали – кузнечики!»

О том, как глубоко проник образ кузнечика в подсознание Дали, можно понять из некоторых его картин. Например, в «Великом онанисте» отвратительная тварь, с брюшком, усеянным муравьями, изображена на лице сновидца. Зеленое длинноногое существо присутствует и в «Осквернении гостии», и в том же положении, что и в «Великом онанисте»…

А вот знаменитый французский художник Поль Сезанн уже в раннем детстве испытывал необъяснимый ужас, когда кто-нибудь притрагивался к его телу. В этот момент он вздрагивал, словно от раскаленного железа.

Причиной этой фобии стал следующий случай. Как-то раз юный Сезанн шел по лестнице. И в этот же момент какой-то мальчишка спускался по лестничным перилам. И вдруг, поравнявшись с Полем, он изо всех сил ударил его ногой. С того времени Поль и стал испытывать неприятное ощущение при любых прикосновениях. И эта боязнь сопровождала его всю жизнь.

Как-то раз Сезанн, любивший после обеда подремать, попросил молодого художника Луи Ле Байля, проживавшего в получасе ходьбы от того места, где устроился он сам, сделать ему следующее одолжение: каждый день являться в дом и будить его, постучав в дверь.

Но в один из дней молодой человек, прибывший в урочное время в дом Сезанна, не смог разбудить художника оговоренным способом. Однако, выполняя поручение мэтра, он открыл дверь и вошел в комнату, где отдыхал художник. А поскольку Байль не знал о странной особенности характера Сезанна, то и растормошил его. Но вместо благодарности проснувшийся художник вылил на Байля потоки ругани.

Позже свой гнев Сезанн выразил в резком письме к Байлю. «Мсье! – писал Сезанн. – Мне не нравится бесцеремонность, с которой Вы позволяете себе являться ко мне. Следующий раз, я прошу, велите о себе доложить. Будьте любезны передать человеку, который к Вам зайдет, стекло и холст, оставшиеся в Вашей мастерской. Примите, мсье, мои уверения в искреннем уважении».

Подобный казус случился и с Эмилем Бернаром, тоже художником, который знал Сезанна раньше, до своего отъезда в Египет. После одиннадцатилетнего отсутствия на родине Бернар решил исполнить свою давнюю мечту – увидеть знаменитость наяву.