Неизвестная жизнь писателей, художников, композиторов

Сезанн гостю обрадовался и даже предоставил в его распоряжение первый этаж мастерской. Бернар тоже не знал о свойственной Сезанну боязни прикосновений. И вот однажды, увидев, что мэтр споткнулся, поспешил поддержать его. Но вместо благодарности он вдруг услышал грубую брань в свой адрес. Продолжая ругаться, Сезанн заторопился в свою мастерскую. Бернар в недоумении последовал за ним.

И в то время, как гость уже начал складывать свои рабочие принадлежности, появился Сезанн. Его глаза чуть ли не вылезали из орбит. Бернар хотел извиниться, но Сезанн, не обращая внимания на то, что ему говорили, рвал и метал, словно одержимый: «Никто не смеет ко мне прикасаться… никто меня не закрючит! Никогда! Никогда!» После этого монолога он быстрым шагом поднялся к себе наверх, хлопнув дверью с такой силой, что весь дом содрогнулся.

Смущенный Бернар вышел из мастерской. Он был уверен, что больше не увидит художника. Но, когда смеркалось, перед удивленным Бернаром возник Сезанн. Однако о недавнем происшествии он даже не вспомнил, словно его и не было. Позже Сезанн все же извинился перед Бернаром и попросил забыть об этом случае.

«Не обращайте внимания, такие вещи происходят у меня против воли; я не переношу, когда до меня дотрагиваются; это у меня с детских лет», – сказал художник.

Нозофобии знаменитых поэтов

Нозофобия – это навязчивое состояние, при котором человек опасается заболеть опасной для жизни болезнью. И, оказывается, эта фобия преследовала некоторых известных людей…

Отец советского поэта Владимира Маяковского, еще совсем не старый человек, умер, по сути, чисто случайно. Когда он сшивал бумаги, то нечаянно уколол булавкой палец. И это вроде бы малозначащее событие привело сначала к заражению крови, а затем и к преждевременной кончине. Эта смерть настолько глубоко укоренилась в подсознании поэта, что до конца своих дней он с откровенной боязнью воспринимал любую, даже самую незначительную царапину.

Более того, он очень подозрительно относился к любым окружающим его предметам. Особенно щепетильным он был в отношении тех вещей, которые могли оказать влияние на его здоровье. Так, например, Маяковский очень внимательно осматривал в столовой каждую тарелку, на которой ему подавали еду. Он с откровенной боязнью брался за дверную скобу, к которой, естественно, прикасалось немало людей, поэтому сначала просовывал в нее платок или салфетку. А выходя из дома, поэт каждый раз прихватывал йод, небольшую мыльницу и несколько свежих платков.

Его подозрительность усиливалась частыми простудами. Когда же Маяковский болел, то своим капризным поведением изматывал всех окружающих. Он требовал постоянного ухода за собой и, почти не переставая, мерил температуру. А однажды, разозлившись по какому-то пустячному поводу, в течение нескольких минут разбил три градусника.

«Какой же он был тяжелый, тяжелый человек! – скажет о нем Эльза Триоле, сестра Лили Брик. – Вечные придирки ко всякому обслуживающему персоналу, ссоры с собственными домработницами, вызов директоров ресторанов и писание длинных обстоятельных жалоб… Мания аккуратности, доходящая до педантизма…»

Разного рода фобиями страдал и известный поэт Сергей Есенин. Например, он очень опасался заразиться сифилисом. «Выскочит, бывало, на носу у него прыщик величиной с хлебную крошку, и уж ходит он от зеркала к зеркалу суров и мрачен, – вспоминает русский поэт и драматург А. Мариенгоф. – Однажды отправился даже в библиотеку вычитывать признаки страшной хворобы. После того стало еще хуже: чуть что – Венчик Венеры!»

Испытывал Есенин страх и при виде милиционеров. Так, советский поэт В. Эрлих вспоминает: «Идем вдвоем мимо Летнего сада… У ворот стоит милиционер. Он вдруг хватает меня за плечи так, что сам становится лицом к закату, и я вижу его пожелтевшим, полные непонятного страха глаза. Он тяжело дышит и хрипит: “Слушай! Только никому ни слова! Я тебе правду скажу! Я боюсь милиции. Понимаешь? Боюсь!..”»

В конце жизни у Есенина появилась еще одна фобия: ему вдруг стало казаться, что у него пропадают вещи. И обвинял он в этом своих знакомых, считая, что они его обкрадывают. Чтобы не допустить краж, он по нескольку раз в день осматривал чемоданные запоры. Ему также казалось, что его приятели и знакомые носят украденные у него носки и галстуки. Он даже пытался обнюхивать галстуки, чтобы выяснить, не его ли духами они пахнут…

А вот знаменитый испанский поэт Гарсия Лорка страдал навязчивой боязнью смерти. И, чтобы хотя бы на время убежать от этого постоянного страха, «по меньшей мере пять раз в день, – вспоминает Дали, – поминал Лорка о своей смерти. Ночами он не мог заснуть, если мы все вместе не шли его “укладывать”. Но и в постели он все равно умудрялся до бесконечности продолжать самые возвышенные, исполненные духовности поэтические беседы, которые знал нынешний век. И почти всегда кончались они разговорами о смерти, и прежде всего – о его собственной смерти».