Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное

«Видали ли Вы немецкий фильм „Leise flehen meine Lieder“[213] (по-французски „Symphonie inachevée“)[214] — из жизни Шуберта? Вот — прекрасная трагедия поэта, а моя — уродливая, и, может быть, отчасти из-за ее уродства и плачу. Там — его „не любит“, верней — его любя, от него уходит прелестная девушка, и он остается один — с песнями. А от меня уходит, не любя, моя дочь, которой я отдала двадцать один год жизни, т. е. всю свою молодость»[215], — делится Цветаева с Тесковой 21-го ноября 1934 года. Уход Али лишал Марину Ивановну ее песен, ее любимой работы. Ценя дочернюю словесную одаренность, Марина Ивановна не могла принять в ней всего остального, прежде всего ее жажды самостоятельности, веселости, общительности, советскости. Разлад Цветаевой с дочерью перекликается с темой непонимания в романе Тургенева «Отцы и дети», в котором человек нового поколения, Евгений Базаров, критикует Аркадию его отца, Николая Петровича, игравшего на виолончели «Ожидание» Шуберта. Вспоминала ли Цветаева в тот момент Тургенева, неизвестно, но упомянула тургеневский роман в письме к поэту Н. Тихонову, написанном полгода спустя, 6-го июля 1935 г., где она отождествляет себя с поколениемотцов, а Б. Пастернака видит в «мужественной роли Базарова» (VII, 552). Кроме того, к роману Тургенева отсылает название цикла «Отцам», написанного в сентябре 1935 года, во втором стихотворении цикла введена почтидословная цитата из романа: «Поколенье — с пареньем! / С тяготением — от ^{/ Земли, над} землей, прочь от / И червя и зерна — / Поколенье — без почвы». Из портрета Павла Петровича Кирсанова: «Весь облик Аркадиева дяди сохранил юношескую стройность и то стремление вверх, прочь от земли, которое большей частью исчезает после двадцатых годов»[216]. Очевидна соотнесенность цветаевского мотива поколенья без почвы, уединенность житья Кирсановых, их неумение хозяйствовать наземле, которое критикует Базаров, и слов о колхозах, цитируемых Цветаевой в письме к Тихонову о Пастернаке 6-го июля 1935 г. Персонажи Тургенева, которым в 1861 году было по 40–45 лет (замечательно, в данном случае, что отец братьев Кирсановых — генерал войны 1812 года!), точно соответствуют возрасту Марины Цветаевой. Родились оба Кирсанова, когда еще был жив Пушкин. Пушкина читал Николай Петрович Кирсанов; пушкинской строкой о равнодушнойприроде из стихотворения «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» Тургенев завершал роман. Все это близко и дорого Цветаевой.

Я никогда не была ни бессмысленной, ни безмысленной, всегда страдала от «компании», вообще всегда была — собой[217], — писала Цветаева 24-го ноября 1933 года, огорчаясь конфликту с Алей.

А начиналось письмо с рассказа о неписании стихов (не берут), с реакции на вручение Бунину премии Нобеля, где между строк читаются и осознание Цветаевой собственного поэтического таланта, и потребность признания[218]. 28 декабря 1935 г. Цветаева пишет Тесковой о дружбе Али с Буниным, и ее оскорбляет, что Бунин отдает предпочтение не общению с Поэтом, не уму, не душе, а Алиной юности: «Это — русалка: и лед души, и лед глаз, и вечный хохот, и желание заиграть. Она никого не любит»[219]. Еще более резка Цветаева в записи, сделанной 1 января 1936 года: