Неизвестное о Марине Цветаевой. Издание второе, исправленное

Вспоминала ли Цветаева икону своего венчания? Вариант последней строфы в четвертом стихотворении цикла «Стихи о Москве» заставляет подумать, что вспоминала: «Прости же, Бог, погибшей от гордыни / Новопреставленной болярыне Марине»[354]. Нельзя, разумеется, с абсолютной уверенностью утверждать непременную связь с иконографией метафоры «погибшей от гордыни», но предположить эту связь можно. В нескольких текстах Цветаева использует глагол «взыскать» (глагол «взыщется», причастие «взыскан»): «А пока твои глаза…», «Настежь, настежь» («Царю — на пасху»); в «Сугробах»: «Не здесь, где связано…»; «Над колыбелью твоею — где ты?..» («Под шалью», 1); в трагедии «Ариадна» (картина 5); в поэме «Егорушка» (3); в пьесе «Феникс» (картина 3)[355]. В «Сугробах» словоупотребление связано с духовным, библейским и, возможно, с иконописным источником: говоря о встрече с адресатом цикла, Цветаева видит это свидание на том свете: «Не двор с очистками — / Райскими кущами! / Не здесь, где взыскано, / Там, где отпущено. / Где вся расплёскана измена дней». В стихотворении «Царю — на Пасху», написанному в первый день Пасхи, 2 апреля 1917 года: «Ваши судьи — / Гроза и вал! Царь! Не люди — / Вас Бог взыскал». В стихотворении «Над колыбелью твоею — где ты?…» («Под шалью», № 1) Цветаева пишет о взыскании у Бога, о спросе с Него за рождение ребенка: «Над колыбелью твоею нищей / Многое, многое с Бога взыщем: / Сроков и соков и лет и зим — / Много! а больше еще — простим». Очевидна перекличка с «Тропарем», обращенным к иконе «Взыскание погибших», в котором звучит мысль о взыскании и прощении: «Взыщи нас погибающих, Пресвятая Дево, не по грехом бо нашим наказуеши нас, но по человеколюбию милуеши: избави нас от ада, болезни и нужды и спаси нас» (ТРОПАРЬ, ГЛАС 4)[356]

Глагол «взыскать» употребляется Цветаевой и в «светском» контексте: «Не взыщи, шальная кровь, / Молодое тело!» (I, 353), но в начале и в конце стихотворения (кольцевая композиция) — строки, проводящие тему божьего суда: «А пока на образа / Молишься лениво <…> Будет день — под образа / Ледяная ляжу». «Образа», «ляжу», в данном случае, — стилизация; Цветаева в стихотворении противопоставила мир любовный, мир черныхглаз сфере церковного звона и иконописи, написала об осуждении иконой нарушения божьей заповеди. Как видно из приведенных фрагментов, мотив взыскания связан именно с христианской темой и, вероятнее всего, с иконой венчания, не спасшей Цветаеву в трагический день 31 августа 1941 года от смерти. Но в конце жизни Марина Ивановна вспомнила о другом иконописном образе.

Чудо о Флоре и Лавре

Пожирающий огонь — мой конь!
Он копытами не бьет, не ржет.
Где мой конь дохнул — родник не бьет,
Где мой конь махнул — трава не растет.

Ох, огонь мой конь — несытый едок!

Ох, огонь на нем — несытый ездок!
С красной гривою свились волоса…
Огневая полоса — в небеса! —

это ставшее хрестоматийным стихотворение написано Цветаевой 1 августа / 14 августа 1918 года и, вероятно, его цветовое решение навеяно иконописью. Огненный конь — символический образ Поэта, мчащего в небеса, встречается в ряде текстов Марины Цветаевой, в том числе в стихотворении «Маяковскому» (1921). После расстрела Н. С. Гумилева по Москве ходили слухи о смерти А. А. Ахматовой. Этот слух был развеян В. В. Маяковским, за что благодарная Цветаева посвятила ему стихи: 5 сентября 1921 года сравнила поэта с архангелом Михаилом. Одна из строк «Маяковскому» — «он возчик и он же конь» — дает понять, что Цветаева соотносит поэта с покровителем лошадей и всадников: «Превыше крестов и труб, / Крещенный в огне и дыме, / Архангел-тяжелоступ — / Здорово в веках, Владимир». Рядом со стихотворением Цветаева пометила, что стихи написаны в день рождения дочери[357]. Сам же образ архангела Михаила, по-видимому, связывался Цветаевой с 18 августа/ 31 августа — с днем святых Флора и Лавра, поскольку архангел Михаил изображен на иконе Флора и Лавра.

Литературно же день Флора и Лавра отмечен во фрагменте романа Л. Н. Толстого «Война и мир», который Цветаева любила и прекрасно знала. Еще одно литературное упоминание Флора и Лавра более позднего времени — поэма Пастернака «Девятьсот пятый год», в главе «Детство»: «В классах яблоку негде упасть / И жара как в теплице. / Звон у Флора и Лавра / Сливается / С шарканьем ног» (июль 1925—февраль 1926). Тема близнецов, братьев-мучеников Флора и Лавра, задолго до этих пастернаковских строк, послужила метафорой, которой Цветаева противопоставила себя Орде нехристианского мира большевиков и сытому буржуазному миру: