Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

Ленька отрицательно. покачал головой.

– Нет, она его любит, ещё надеется его прибрать к рукам, и она его не выдаст.

– Так вот что мы сделаем. Ты укажи нам маруху, а мы за ней последим. Ведь если баба захочет отыскать своего любовника, так, известное дело, из-под земли его достанет.

– Это точно, господин начальник.

Я так и сделал. Ленька указал нам маруху, и я приставил к ней двенадцать агентов, следивших за ней денно и нощно. Каждый из моих людей был снабжён фотографией каторжника Сеньки Полякова, переснятой с карточки, давно имевшейся в архиве полиции. Слежка за марухой оказалась нелёгким делом. Она, как гончая собака, носилась целыми днями по городу, виделась со множеством людей и чуть не вымотала моих агентов. Но вот через неделю примерно она «сделала стойку» перед каким-то домом на Охте и, когда из ворот его вышел высокий мужчина в бобровой[52] шубе, с визгом бросилась к нему и повисла на его руке. Оба они были немедленно схвачены и привезены в Сыскную полицию.

– Ну, обратник Сенька Поляков, рассказывай, как убивал ты Правнуковых на «Дне»?

Видя своё имя раскрытым, Поляков сразу насупился и с тоской вяло ответил:

– Никого я не убивал и знать ничего не знаю!

– И дурак же ты, Сенька, как погляжу я. Влопался, что называется вовсю, и шуба убитого на плечах, а врёшь, как глупый шкетишка! Ты только сообрази, раскинь умом: ты пойман, за бегство с каторги тебе и так, поди, предстоит каторга до конца дней твоих, какой же тебе расчёт запираться? Не лучше ли покаяться, да хоть несколько облегчить душу от страшного греха? Или и души-то у тебя нет?

Сенька понурил голову, но угрюмо молчал.

– Ну что же, Сенька, будешь или нет?

– Ничего мы не знаем и отвечать нам нечего!

Взбешённый, я изо всей силы хлопнул кулаком по столу:

– Ах та-а-ак?! Ну ладно же, и сам сгниёшь на каторге, да и Феничку твою с отцом погубишь.

Сенька вздрогнул. Угроза подействовала. Терять ему было нечего, и он принёс полную повинную. Рассказывал он вяло, бесстрастно. Не повышая и не понижая голоса, вследствие чего его кошмарная повесть казалась ещё отвратительней и ужасней: