Неизвестные рассказы сыщиков Ивана Путилина, Михаила Чулицкого и Аркадия Кошко

С отвращением согласился я на этот план, и мой мучитель, заявив, что явится за расчётом в воскресенье в полдень, откланялся и испарился. С его уходом я пережил много горестных минут. Мне не удалось, видимо, скрыть перед женой моего удручённого настроения, и за вечерним чаем она с особой нежностью и лаской обращалась ко мне.

«Ишь, змея подколодная», – подумал я.

На следующий день та же нежность – пытается, очевидно, усыпить мою бдительность. В четверг настроение жены резко изменилось. Какая-то тревога, грусть, рассеянность. В пятницу вдруг заявляет:

– Игрушка (это моё уменьшительное имя), завтра вечером я думаю съездить к Лили. Что ты на это скажешь?

Сердце остановилось, в глазах запрыгали искры. Неужели же прав был этот гнусный доносчик? Но, совладав с собой, я по возможности непринуждённо ответил:

– Ну что же, съезди, а я завтра отправлюсь в клуб, сыграю несколько роберов в винт.

Жена весьма недоверчиво на меня покосилась. Неужели чует опасность? И я дальнейшим своим поведением постарался рассеять всякое подозрение, если оно только в ней возникло.

В субботу ровно в 8 часов вечера жена, расцеловав меня, уехала к подруге. В начале 9-го я вышел из дому и ровно в 8½ был в кафе Филиппова. «Яго» меня дожидался, и мы с ним отправились по Страстному бульвару, дошли до № 20, зашли во двор и по чёрной лестнице поднялись в 4-й этаж. Мой провожатый тихонько постучал в дверь 36-й квартиры. Нам открыла нарядная субретка[86], в кокетливом переднике с рюшкой на голове.

– Ну вот, – сказал мой спутник, – роль моя кончена. Катя вас спрячет, предупредит, а там действуйте сами. Завтра ровно в 12 часов буду у вас. Честь имею кланяться.

И он исчез…

– Пожалуйте, барин, – засуетилась Катя, – вот сюда за полог. Здесь никто вас не увидит. Постель и подушки чистые, если не побрезгуете, то и прилечь можно.

Я растянулся, держа в руке захваченный стек[87] для расправы. Прошло минут десять.

– А как узнаем мы, что дама приехала? – спросил я горничную.

– А они-с позвонят, звонок здесь в кухне.

– А если барин сам откроет?

– Всё едино. Барин позовёт меня насчёт чая.

Не буду вам описывать моих переживаний. Скажу лишь, что было тяжело. Сердце стучало, в голове проносились волнующие образы жены в объятиях актера, и, охваченный злобой, я крепко сжимал ручку стека. Катя взяла со мной довольно непринуждённый тон.

– А как вас звать, барин? – спросила она.

Я удивлённо поглядел на неё, но ответил:

– Игорь Константинович, – и уже совершенно рассеяно, занятый своими мыслями, неожиданно для себя добавил, – дома меня называют Игрушкой.

Смазливая субретка, согнувшись пополам, хихикнула в передник:

– Игрушка? Вот так имечко!

В кухонную дверь кто-то зацарапал.

– Что это, Катя? – встрепенулся я.

Тут Катя неестественно громко мне ответила:

– Не беспокойтесь, Игорь Константинович! Никто не помешает нашей любви. А люблю я тебя, Игрушка, пуще жизни!

Последнюю фразу она положительно проорала. Не успел я опомниться от подобной декларации, как вдруг произошло нечто такое, о чём толком и рассказать трудно. Катя кинулась за полог, извилась гибкой пантерой, упала мне на грудь и принялась осыпать меня бешеными поцелуями. Но на этом дело не кончилось. Кто-то ворвался в кухню, рванул полог, и перед нами предстала, словно привидение, жена! Можете себе представить картину: я, как жук, лежу на спине, барахтаясь руками и ногами, ко мне прильнула Катя, и я беспомощно мычу, не имея возможности от неё освободиться. Сознаюсь, положение идиотское. Вытаращив глаза на жену, я помахиваю на неё стеком, словно отгоняя прочь. Жена прошипела: «Негодяй!», повернулась и скрылась. Её примеру последовала и Катя, потушив лампочку, и я очутился в одиночестве и полной темноте. Всё это произошло с кинематографической быстротой. Спустив ноги с постели и обтерев вспотевший лоб, я попробовал прийти в себя. Однако из этого ничего не вышло. Всё происшедшее казалось столь невероятным, что невольно я спрашивал себя: «Не брежу ли? Не вступаю ли в загробную жизнь?»

Красные пылающие угли в печи жутко светились в темноте, пробуждая мысли об аде. Однако, несколько успокоившись, я решил как следует поговорить с актёром и бросился из кухни в комнаты. Открыв дверь, попал в тёмный коридорчик, и мне в лицо повеяло могильным холодом. Чиркнув спичку, я разыскал электрическую кнопку. Коридор был пуст. Я прошёл направо в какую-то комнату, затем в другую, третью и, наконец, обошёл всю квартиру. Сомнений не было. Она давно была необитаема: собачий холод, мебель и картины в чехлах, повсюду толстый слой пыли. В полном обалдении направился я снова к кухне. Новый сюрприз. Меня встретили городовой с маузером в руках, старший дворник с дубиной да дежурный сподручный с железным ломом.

– Что, с… сын, попался?! – воскликнул красноносый городовой. – Я тебя, мазурика, давно выслеживаю. Вяжи его, ребята!

– Позвольте! – запротестовал я. – Вы, кажется, с ума сошли? Я статский советник Вершинин!