Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Стоп! Ни с места! – приказываю я себе.

Входит Генрих.

– Вот твой ножик, дубина! – говорит он. – Через два часа должен сделать кусочек для пробы. Господин унтер-офицер хочет посидеть? – вдруг спрашивает Генрих. Он один в кабинете, он же вернулся без унтера. Смотрю на дверь: там никого. Генрих подмигивает мне, трогает себя за уши и показывает, чтобы я начал работу. Недоумевая, приходится начинать скоблить пол.

– А, хотите послушать радио… – смеется Генрих, – тогда мы уйдем лучше, а? Ведь нас повесят за это… Нам нельзя слушать радио…

Говоря так, он подходит к радиоприемнику и включает его. Загорается зеленая лампочка на шкале настройки. Генрих быстро находит Москву. Я перестаю работать. Я слышу Родину.

Диктор читает сообщение о подготовке колхозников юга к весеннему севу. Он читает это сообщение обыкновенным голосом, очень делово и просто. А для меня сейчас – праздник, во мне все ликует, и тот страх, который был ночью, совсем уходит, потому что я слышу передачу московского радио.

– Это Россия, – говорит Генрих, – уберите ее, господин унтер-офицер, вас ведь тоже не погладят за это по голове…

Ночью Генрих снова ложится рядом со мной и шепчет, почти совсем беззвучно:

– Я хотел сначала заявить тебя как трубочиста, но сказали, что в кабинетах у руководителей отделов и заместителей – словом, у всех партийных начальников – камины и дымоходы будут чистить их люди – не заключенные. И потом, каминов всего – раз-два и обчелся. Оказывается, они посылают чистить камины агентов Кальтенбруннера, из службы безопасности: может, партийные заправилы что-нибудь жгли в камине, а – не дожгли, понимаешь? Они же не верят друг другу, они как скорпионы в банке. Так что мне пришлось тебя срочно переиграть в полотера. Охранника я пою коньяком в котельной. Тебе будет помогать тот, что с плинтусами.

Я спрашиваю Генриха:

– Зачем ты разговариваешь с несуществующим охранником?

– Чудак, – шепчет он весело, – а вдруг диктофоны?

– Неужели они понаставили диктофоны, чтобы нас прослушивать?

– Кому ты нужен? Это один партайгеноссе из службы безопасности прослушивает своего дорогого друга, партайгеноссе из партканцелярии, чтобы сделать себе хорошую карьеру на крови. Все просто, как у зверей. Если в том кабинете есть диктофон – значит, нашего охранника дней через пять туранут на фронт. Если нет – значит, ты начнешь выполнять задание. Пока что эти пять дней требуй от меня то щелочи, то мыла – словом, чего-нибудь для дела, а я буду с трудом доставать на виду у охраны. Все ясно?

Партийный секретарь Борман, оказывается, не дурак выпить. В подвалах канцелярии хранится вместе с партийным архивом изумительная винная «библиотека». Так как здесь нет бомбоубежища, то архив перевозится в другое место. Вместе с ним отправляют и винную библиотеку. Генрих руководит отгрузкой вина.

Он неистовствует, орет на всех заключенных, дает подзатыльники, создает этим невообразимый шум и – даже – некое подобие паники. Но охранникам нравится такая манера Генриха: он знает, что делает. Эсэсовцы любят показуху и верят ей. Попробуй не поверь! Надо иметь очень богатое воображение, чтобы представить себе рыжего злющего бригадира в роли одного из руководителей лагерного коммунистического подполья.

Пользуясь суматохой, им же самим поднятой, Генрих спрятал три ящика с дорогими коньяками в комнате истопника Йогана – однорукого инвалида войны, товарища Гитлера по мюнхенским временам, разгневавшего фюрера своим выступлением после расстрела Эрнста Рема. В концлагерь Йогана не посадили только благодаря Герингу. Он пристроил Йогана диспетчером в гараже рейхсканцелярии. Но Йоган однажды напился и стал приставать к слесарям, обслуживавшим машину фюрера, с криками:

– Адольф еще поймет свою вину. Его обманывают скрытые евреи и буржуи! Он вернется к нам!

«Ветерана движения и испытанного борца» отлупили сотрудники из личной охраны Геринга и полуживым привезли в хозяйственное управление войск СС. Здесь его назначили делопроизводителем в канцелярию, но выяснилось, что «ветеран» неграмотен. Таким образом, в конце концов он очутился истопником в партийной канцелярии, в резиденции Бормана. Первые три года после этой «расправы» – иначе Йоган не говорит о своем истопничестве – он вынашивал планы мести своим прежним знакомым по мюнхенским борделям и пивным. Потом он стал пить – непрерывно, одиноко и зло. А потом злость сменилась заискиванием перед тем, кто мог принести много коньяку. После того как Генрих спрятал в его комнате ящик с коньяком, Йоган стал «верным другом и преданным товарищем» заключенного коммуниста.