И, наконец, Карло Педретти, исследуя многочисленные библейские источники в записях маэстро, пришел к заключению: «Теперь несомненно, что Леонардо, по крайней мере, с годами стал прислушиваться к голосу отцов Церкви»[112]
, имея в виду Фому Аквинского и святого Августина.При дальнейшем чтении завещания Леонардо возникает убеждение, что его первое пожелание не являлось привычной фигурой речи или формальным вступлением. Продолжая диктовать последнюю волю, он просит похоронить его в церкви Святого Флорентина в Амбуазе, словно желает завершить свой путь в храме, напоминающем о городе, где проходила его юность.
Похоронная процессия, достойная именитого усопшего, описана во всех подробностях: он желает, чтобы его тело было перенесено всеми клириками означенной церкви во главе с настоятелем и приором или сопровождалось викариями и капелланами церкви Сен-Дени в Амбуазе вместе с меньшей братией. Завещатель также распорядился, чтобы в церкви Св. Флорентина перед погребением были отслужены три большие мессы с дьяконом и клириками и тридцать малых месс в церкви Святого Григория, а также в храме Сен-Дени. Еще он желает, чтобы на его отпевании стояло шестьдесят бедняков, каждый с толстой зажженной свечой, а после службы все они будут одарены деньгами по усмотрению Мельци, единственного исполнителя воли завещателя. К тому же каждой означенной церкви будет дано по десять фунтов воска в толстых свечах, которые должны гореть во время молебна. Настолько подробный ритуал мог обдумать только глубоко верующий человек.
Письмо, в котором Франческо Мельци извещал сводных братьев о смерти учителя, как будет видно в дальнейшем, только подтверждает такое мнение. Леонардо не забыл и про бедняков из богадельни Отель Дьё и приюта Сен-Лазар в Амбуазе и выделил казначеям каждого из братств 70 турских су.
После этих распоряжений он заговорил о самых дорогих для него вещах, о рукописях и рисунках, ставших итогом его многолетних трудов и увлечений. Он оставлял их тому, кто полюбил его как родного отца:
Дарует и вручает мессеру Франческо Мельци, миланскому дворянину, в вознаграждение за услуги, оказанные ему по сей день, все и каждую из книг, которые у означенного завещателя находятся в его нынешней собственности, и другие принадлежности, и портреты, относящиеся к его искусству и занятиям живописца.
Упоминание о «портретах» нуждается в пояснении. Оно не может относиться к трем картинам, показанным кардиналу Арагонскому, потому что они при посредничестве Салаи перешли к королю. К тому же само слово «портреты» можно соотнести с окончанием предложения, то есть материалы, «относящиеся к искусству и занятиям живописца», что по смыслу более тесно связано с выражением «книги и принадлежности», чем с самим спорным словом.
Отдельные исследователи считают, что термин «портрет» является заимствованием из французского языка, означающим наброски натурщиков. Важный смысл приобретает и уточнение «в нынешней собственности», которое не указывает на все работы, созданные художником, а, скорее, говорит о том, что некоторые из них могли быть проданы или переданы другим лицам. Например, рукописная копия трактата о «трех великих искусствах, скульптуре, живописи, архитектуре» осталась во Франции и была приобретена Бенвенуто Челлини в 1542 году за 15 золотых скудо[113]
.Имущество, оставленное по завещанию, состояло из фолиантов рисунков, научных заметок и личных записей, представленных на множестве разрозненных листов, собранных за тридцать предыдущих лет. Это наследство имело высочайшую культурную ценность, и, пусть в денежном отношении оно в то время казалось маловажным, в нем заключалась надежда Леонардо на то, что Мельци сумеет привести рукописи в надлежащий порядок и выпустит их в свет. Он также завещал Франческо Мельци все деньги, имеющиеся в доме, и свою одежду «в благодарность за добрые и приятные услуги, оказанные ему ныне и впредь в возмещение его затрат и трудов, которые он понесет при исполнении настоящего завещания…» Кроме того, он просит королевского казначея Жана Сапена выплатить его ученику остаток пенсии, которая полагалась ему на день его смерти.