Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи

Уже современники заметили, что образ жизни и интересы Елизаветы Аполлоновны могли послужить основой для создания образа «куколки» в циклах «Господа ташкентцы» (1869–72), «Круглый год» (1879–80) и материалом для рассказа «Ангелочек»[594]. Рисуя образ куколки, Салтыков использовал автобиографические детали. «Ей было с небольшим пятнадцать лет (почти невеста), мне – двадцать три года»[595]. В то время я был ужаснейший сорвиголова – просто, как говорится, ничего святого. Увижу хорошенькую дамочку или девочку и сейчас же чувствую, как все внутри у меня поет: «rien n'est sacré pour un sapeurrrrre!» ‹для сапера нет ничего святого!› (13, с. 483). Портретную зарисовку повзрослевшей «куколки» писатель делает как будто с натуры: «Маленькая, но уже слегка отяжелевшая, рыхлая; с мягкими, начинающими расплываться чертами лица, с смеющимися глазками, с пышно взбитым белокурым ореолом вокруг головки. Но сколько было намотано на ней всяких дорогих ветошек – это ни в сказке сказать, ни пером описать. Вероятно, она не меньше трех часов сряду охорашивалась перед целым сочетанием зеркал…» (13, с. 482). Ср. с описанием Елизаветы Аполлоновны в зрелом возрасте: «Склонная к тучности фигура, туго затянутая в корсет, лицо миловидное, но совершенно невыразительное, несмотря на красивые, слегка ретушированные серые глаза»[596]. И поведение «куколки», с наслаждением слушающей рассказы сына о его разгульной жизни, напоминает реальную Е. А. Салтыкову: по воспоминаниям, Константин в лицее стал кутить и это нравилось его матери, которая «с удовольствием рассказывала знакомым о похождениях своего Кости»[597].

Согласно нотариальному завещанию Салтыкова, остававшийся после него денежный капитал делился поровну между детьми и женой, которой он завещал также все движимое имущество и наличные деньги. Право полной собственности на свои сочинения писатель завещал сыну, но в 1893 г. тот уступил его матери, которая в 1898 г. продала право собственности на произведения мужа редактору «Вестника Европы» М. М. Стасюлевичу.

В свое время Салтыков считал свою будущую жену «доброй и неприхотливой девочкой» (18–1, с. 160). Видимо, она действительно была «существом добродушным»[598], о чем позволяют судить, например, ее хлопоты о выдаче вида на жительство бывшей няньке детей Анне Бодровой (19–2, с. 315–316) или распоряжение выдать 10 рублей витеневской крестьянке Акулине Яковлевне, чтобы ей не пришлось продавать корову (18–2, с. 338). Но и много лет спустя после смерти Салтыкова она не могла простить ему их неудавшегося брака. Ценные сведения о поздних годах Елизаветы Аполлоновны содержатся в автобиографии И. И. Манухина, в 1907 и 1909 гг. снимавшего комнату в ее квартире (с 1903 г. она владела «небольшим – о 5–6 квартирах» пятитиэтажным домом по ул. Жуковского, 37).