Неизвестный Мао

Чтобы усилить террор и приблизить его к каждому дому, Мао заставил молодых погромщиков устраивать набеги на неугодных власти людей, имена и адреса которых хунвейбины получали у руководителей разного ранга. Глава Сычуани, например, распорядился, чтобы провинциальный департамент, курировавший ведущих деятелей культуры, передал списки этих людей группе хунвейбинов, которой руководил его сын; он мог сделать это только по прямому распоряжению Мао.

24 августа министр МВД Китая Се Фучжи распорядился, чтобы его подчиненные передали такие списки отрядам хунвейбинов. Отвечая на вопрос «А если хунвейбины убьют этих людей?», Се так определил свою позицию: «Если людей забивают насмерть, это нас не касается», «Хватит подчиняться прежним правилам», «Если вы задержите тех, кто забивает людей насмерть… вы совершите большую ошибку». Он заверил недоверчивых подчиненных: «Премьер Чжоу поддерживает нас».

С благословения властей хунвейбины врывались в дома, жгли книги, резали картины, топтали грампластинки и музыкальные инструменты — ломали все, что имело хоть малейшее отношение к культуре.

Они «реквизировали» ценности и избивали владельцев. Кровавые набеги на дома граждан прокатились по всей стране, и «Жэньминь жибао» называла их «великолепными». Многие владельцы культурных ценностей были до смерти замучены в собственных домах. Некоторых из них силой тащили к импровизированным камерам пыток, в которые превратились кинотеатры, театры и стадионы. По улицам носились пьяные от крови хунвейбины, пылали костры и слышались крики жертв — все это можно было увидеть и услышать на улицах летними ночами 1966 года.

Чжоу Эньлай составил небольшой список известных людей, которых следовало пощадить. Позже это принесло ему незаслуженные лавры «спасителя» людей. На самом деле Мао сам 30 августа приказал Чжоу составить такой список, причем по утилитарной причине. Причина, по которой составление списка было поручено Чжоу, состоит в том, что именно он руководил этой бойней. Ему не принадлежит заслуга в спасении некоторых людей. В списке было всего несколько десятков имен. А по официальной статистике только в августе — сентябре в Пекине подверглись набегам (они непременно сопровождались физическим насилием) 33 695 домов; было замучено или забито до смерти 1772 человека.

Чтобы не допустить полного хаоса, Мао поручил Чжоу Эньлаю сказать на митинге хунвейбинов на площади Тяньаньмынь 31 августа: «Подавляйте словом, а не насилием». После этого большая часть хунвейбинов отказалась от насилия, выполняя новую установку Мао. Кое-кому из жертв удалось спастись, защитившись от мучителей этими словами. Но зверства по-прежнему оставались безнаказанными, и насилие продолжалось.

Одной из целей, которые преследовал Мао во время набегов на дома, было превращение хунвейбинов в узаконенных бандитов и использование их в этом качестве. Молодежные банды конфисковывали золото, серебро, платину и драгоценности тоннами, не говоря о миллионах долларов — все это шло в государственные хранилища. Туда же попадало множество бесценных древностей, картин и старинных книг. В результате грабежа и бессмысленного уничтожения на месте в частных руках практически не осталось никакого ценного имущества; кое-что из добычи было продано за границу ради получения валюты.

Нескольким высшим государственным лицам было позволено выбрать кое-что для себя из этой добычи. Госпожа Мао выбрала золотые французские часы-кулон, усеянные жемчугом и бриллиантами, и заплатила за них царскую цену — 7 юаней. Это соответствовало «некоррупционной» практике маоистского руководства — лидеры государства непременно платили за пустяки, но никогда и ничего не платили за свои виллы и слуг, за право пользования личными самолетами, поездами и другими дорогостоящими услугами. Кан Шэн, любитель старины, даже устроил несколько частных набегов, послав под видом хунвейбинов собственных мародеров. Сам Мао тоже украл тысячи старинных книг. После стерилизации ультрафиолетовыми лучами эти книги заняли место на полках его громадной гостиной; их корешки образовали фон для фотографий вождя с мировыми лидерами и другими важными иностранными гостями. Киссинджеру показалось, что эта комната скорее напоминает «приют ученого». На самом деле в ней (по причине неизвестной для американского гостя) было больше общего с одним из замков Геринга, где на стенах висели чудесные картины, украденные у жертв нацизма.

Режим получил от этих набегов еще и дополнительное жилье. Жилья очень не хватало, так как для обычных горожан при коммунистах практически ничего не строилось. Теперь же пострадавшие от набегов семьи ютились в одной или двух комнатах, а на оставшуюся их площадь селились соседи. В результате, что неудивительно, складывались мучительные для всех отношения.