Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов

Во всех деревнях, уголках бы ничтожных
Я бюсты везде бы поставил его
А вот бы стихи я его уничтожил —
Ведь образ они принижают его

(«Внимательно коль приглядеться сегодня…»)

[690]

Поэтому, когда Пригов и самого себя, точнее, созданный им образ Дмитрия Александровича Пригова представляет гротескным симулякром «поэта-пророка», он провозглашает, что Пригов — это и Пушкин сегодня, и Лермонтов, и кто угодно из пантеона культурных и идеологических символов:

Я Пушкин Родину люблю
И Лермонтов ее люблю
А Пригов — я люблю их вместе
Хоть Лермонтова-то не очень

(«Большое лиро-эпическое описание в 97 строк»)

[691]

Пригов не просто провозглашает себя Пушкиным сегодня, но и вмешивается в его тексты (как и в тексты других поэтов): например, комментирует, пересказывает хрестоматийные стихи своими словами (как бы следуя постулату соцреализма о приоритете содержания над формой), меняет слова местами, сочиняет буриме на пушкинские рифмы, внедряет в текст слова безумный, безумно, безумец, безумство:

Пора, мой друг,

время ужеСердце покояпросит

(«Пора, мой друг, пора!»)

[692]

Друзья мои, прекрасен,

великолепен,неподражаем
это что-то
неземное!
— наш союз,
Он как душа — не в религиозном, а вэтом, как его, смысле— неразделим и вечен,
Неколебим, свободен
это что-то неземное!
и беспечен

(«Друзьям»)

[693]

Кто он такой, что матом

кроетВсе чем мы жили и крутяПустые словеса, завоет —Что улыбнется и дитяФразеологьи обветшалойАнтикоммунистической

(«На рифмы пушкинского: Буря мглою небо кроет»)

[694]

Блеснет

безумнолуч денницыБезумныйзаиграет день
А я — безумныягробницыСойду в безумнуюже сеньИ вот безумногопоэтаБезумнаяпоглотит Лета.
Придешь безумнаяли тыБезумнадева красоты

(«Евгений Онегин Пушкина»)

[695]

Последний пример представляет собой обновление пародии: в романе «Евгений Онегин» монолог Ленского — пародия на канон романтической «унылой элегии». Современный читатель вряд ли может без литературоведческих комментариев почувствовать пушкинскую иронию, и Пригов именно эту иронию модернизирует, подробно объясняя свои намерения в авторском «Предуведомлении»:

Естественно, что за спиной переписчика, как и за моей, стоит его время, которое прочитывает исторический документ с точки зрения собственной «заинтересованности» или же «невменяемости», т. е. как текст, непрозрачный даже в отрывках, знаемых наизусть. Так же и упомянутый пушкинский Онегин прочитан с точки зрения победившей в русской литературной традиции — лермонтовской (при том, что все клялись и до сих пор клянутся именно именем Пушкина). Замена всех прилагательных на безумныйи неземной, помимо того, что дико романтизирует текст, резко сужает его информационное поле, однако же усугубляет мантрическо-заклинательную суггестию, что в наше время безумного расширения средств и сфер информации вычитывается, прочитывается как основная и первичная суть поэзии [696].

Языковой критике у Пригова подвергается и фонетический образ слова. Цикл «Изучение сокращения гласных», состоящий из пяти текстов, начинается с передразнивания чешского языка, в котором сохранились слоговые плавные согласные:

Лёт

мртвогоптахаНад чрноюжитьюОн мртвеллетахаНад Влтавойжидкой