Некоронованный

– Аранарт, я всю жизнь считал тебя умным. Нет, ты действительно не понимаешь, что натворил?! Оставил бедную влюбленную девочку, говорить ей запретил… зачем, кстати?

– Я не хотел пересудов раньше времени.

– А о том, каково ей молчать, ты подумал?! Женщинам свойственно болтать, если ты не знал!

– Она же молчала.

– И это всё, что он скажет! Он высмотрел себе алмаз из алмазов: женщину, способную хранить секреты! И не то что не благодарен ей, но даже и не ценит это сокровище!

Молчит. Улыбается.

Не стоишь ты ее. Она заслуживает жениха получше. Только вот поздно. Не из-за тебя, бессердечного, поздно – а из-за нее.

Зла любовь, ой, зла… полюбишь и Быка.

Они шли к поселку, подстраиваясь под шаг вождя – более быстрый, чем обычный походный.

Волнуется? Спешит?

Бессердечный, конечно, но всё-таки не бесчувственный.

Издалека видно: их встречают. Ждут.

Ночью договорились: объявить и покончить с этими играми в тайну. Матушке, конечно, еще терзаться неизвестностью всё время их похода… но хотя бы никаких расспросов больше. А Ненет и другие женщины вдоволь наиграются в подготовку к свадьбе.

Торопится и не скрывает этого.

Бессердечный и бессовестный. Ты думаешь, моими старыми ногами на наш склон подниматься так быстро – легко?

Думает он, как же.

Ладно, если думает о ней, то перетерпим, что не думает о прочем.

Остановился.

Смотрит на нее.

А она не смеет подойти при всех.

Если он ею сейчас так командует, то что же дальше будет? Если только она его не научит человеком быть…

Аранарт точно знал, что ему нужно делать: кивая и отвечая на приветствия, идти туда, где были накрыты столы для уходящих на север.

И потом за столом объявить.

Так было правильно.

Риан смотрела на него огромными глазами, готовая повиноваться его воле, но не из покорности или страха, а от какой-то совершенно детской доверчивости.

И если она должна сделать вид, что для нее приход вождя значит не больше, чем для всех остальных, она сделает. Ну, постарается. Но на нее ведь всё равно никто не обращает внимания. Все глядят на него.

И – никто не увидел. Увидел бы Голвег – но он стоял на полшага сзади. Не увидели того движения глаз, которым Аранарт сказал Риан: можно.

Она подбежала и обвила руками его шею. Он, прижав ее к себе, мысленно твердил, что все смотрят, что нельзя позволять… но она ждала – она, истосковавшаяся, измучившаяся по его вине, просящая безмолвно и робко… и почти готовая принять отказ. Он бы пересилил себя, но устоять перед ее почти безнадежной мольбой он не смог. Он принялся целовать ее – как тогда, на лугу, губы, глаза, лоб, и пусть смотрят, им нечего стыдиться, у них всё решено, они поженятся, когда он вернется, и можно хоть на миг отпустить себя, ради нее – можно. Но только на миг.

Тишина воздвиглась как каменные стены.

Две тишины.

Спутникам Аранарта (даже Хэлгону!) эта новость была так же неожиданна. То есть… у него есть невеста – и он молчал?! и это называется друг?

На эту пару смотрели как на мираж, но видение не истаивало, вождь и его избранница не разжимали объятий, и – изумление от неожиданности открывшегося, досада от очевидности разгадки секрета, радость, что правитель наконец решил жениться, – всё это разом вырвалось из чьей-то глотки криком «Слава!»

Его подхватили все.

– Слава! – отражалось от скальника.

– Слава! – перекидывало эхо над долиной.

– Слава! – сияли лучи солнца.

– Слава! – блестела вода.

И надо было выкричаться, выплеснуть в мир эту радость… чтобы самим, словно по кусочку от праздничного пирога, досталось того счастья, которое сейчас жгло этих двоих… выкричаться, чтобы вернуться на ту землю, на которой стоишь, чтобы вернуться в сегодня-и-здесь.

И этих вернуть.

– Пойдем, – сказал Аранарт Риан тихонько. – Надо идти. Они хотят праздник, они должны его получить.

Она повиновалась, счастливая до беспомощности.

Народ медленно приходил в себя и шел за ними следом.

Ненет набросилась на Голвега едва не с кулаками:

– И ты скрывал, старый лис?! Как ты посмел?!

– Я? Скрывал? – старый разведчик посмотрел на нее честнейшим из взглядов, явно перенятым у Риан. – Я говорил: узнаете в свой срок. Вы всё узнали.

За столом, внезапно ставшим праздничным, он был единственным, кто не ликовал. «Привык командовать! Она же не воин, она же женщина!..» Но чем дольше он смотрел на эту пару, тем яснее видел другое: ту радость и легкость, с которой Матушка принимает волю будущего мужа.

Ни укора за исчезновение и молчание. Ни тени укора.

И ни укора, что уйдет, – добро бы завтра, а то с него станется и прямо сегодня уйти.

Простила ему всё, что будет, – на десятилетия вперед. Даже не «простила». Приняла как должное.

Он не понимает, какое сокровище нашел? Всё он понимает. Не ценит (хочется верить, что – пока не ценит), но отлично понимает.

Он чудовище, он худший из мужей, какие были, есть и будут в Арде… ладно, не худший, Феанор наверняка похуже был, но она – она единственная из женщин, которая будет с этим зверем счастлива.

Прощались на закате.

– Ты будешь греть мое сердце в северных снегах, – говорил он.

Она молчала, просто прижимаясь к нему щекой. Уходит? Прямо сейчас? Значит, так надо.