Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

— Здесь плохой вай-фай, — Юри говорил устало. Плохо спал? — Виктор, я уже в аэропорту.

— Закончил раньше?

— Мама позвонила и велела мне выметаться прямо с национальных, ей сказала Минако, а Минако сказала Юко, а Юко сказал Юрио, что тебя скоро убьет Яков-сенсей.

Агентура на местах впечатляла. А главное — вся вражеская, хоть бы кто свой. Юри многозначительно помолчал. Мне нечего было сказать в свою защиту, кроме как:

— Я тебя встречу.

— У тебя тренировка завтра, и знаю, что ты заваливаешь тройные, — Юри говорил почти сердито. Я ненавидел его способность при желании обретать полезные связи с кем угодно. Это было невероятно — человек, который стеснялся разговаривать в компании больше троих, мог договориться с террористами.

— Тогда Юрио тебя встретит, он завтра утром летит из Москвы сюда.

— Нет, спасибо, обойдусь, — вот теперь Юри почти испугался. — Правда, Виктор, я справлюсь, я буду в Москве к полудню. Может, чуть раньше даже. Меня никто не украдет и не съест. И не уведет. Правда.

— Ты успел отъесться до неузнаваемости?

Юри снова выдержал паузу.

— Виктор, — очень серьезно заговорил он, — прекрати, пожалуйста, отрывать мне голову. И себе ногу. Она тебе нужна.

Нога противно ныла, я научился не обращать на нее внимания. Мы уже выяснили, что это происходит из-за расстояния и моей паранойи.

Это был случай тяжелый, терминально неоперабельный, после Барселоны началось. Точнее, чуть позднее, с моим серебром, наверное, когда Юри весь вечер поздравлял меня, поддерживал, улыбался. И чем больше он говорил, как мной гордится, тем больше я осознавал, какое я ужасающее чмо.

Не ожидал, что самую страшную конкуренцию мне составит именно он. Нет, не комплексы зашевелились, конечно, скорее, запоздало уязвленное самолюбие, я ведь так хорохорился, возвращаясь в новый сезон, спустил все на тормозах, уверенный, что даю Юри фору.

Это он, оказывается, мог мне дать. Фору. И не только.

Секс от всей этой состязательной хуйни, конечно, выигрывал.

Вот и теперь Юри выиграл золото и летел в Питер. Он будет здесь через семнадцать часов. В квартире. Я приду с тренировки, впервые не задержавшись на ней ни секунды больше положенного, а он будет спать дома, скорее всего, даже не раздевшись, на диване, Маккачин — сверху, навалится душной лохматой тушей, уткнется носом в шею. Юри будет негромко храпеть, очки набок, на подушке — слюна; волосы, которые давно бы постричь, лезут черт-те куда. Вокруг — куча чемоданов, дорогих, от Луи Виттона, которые с боем накупил я, и его ободранный рюкзак, который я никак не могу подкараулить и сжечь. На тумбочке — новые матрешки. Юри завел привычку покупать их и везти откуда угодно, только не из России.

«В России я теперь живу, это не спортивно. А искать матрешек за границей — означает облазить весь город и пригород. Приятно и полезно».

Юри был маньяк с бессимптомной формой развития заболевания. С крайне своеобразным чувством юмора.

Стоит сказать, что с некоторых пор в Хасецу продавали рекордное количество матрешек.

Я остановился и потер лицо рукой. Господи Боже.

— Виктор?

— Я жду тебя, Юри.

— Я знаю, — Юри говорил почти раздраженно. Конечно, он знал, он, наверное, жрал обезболивающее пачками. — Тут пишут, что я стал кататься лучше.

— Еще бы.

— Вот, послушай, я попробую тебе сразу на английский перевести: «После триумфального прошлогоднего возвращения Кацуки Юри становится уже двукратным чемпионом Японии в одиночном мужском катании. Многие критики считают его новую программу слишком вызывающей и откровенной, даже посредственной, поскольку фигурист оставляет музыке сказать все за него, в этом сезоне делая упор на технику, а не на исполнение. Однако очевидцы уже прочат надежде Японии невероятный успех, отмечая небывалое вдохновение в дорожках и, опять-таки, театральном наполнении номера…»

— Музыка все говорит за Джей-Джея, — я против воли улыбался. — За тебя говорю я.

— Оставь мне хоть что-нибудь, — Юри, судя по голосу, улыбался тоже.

Юри проснулся, как только я открыл дверь в номер, будить даже не пришлось. Он заспанно тер глаза, сидя на постели, на шее — шов от подушки, на щеке — блестки.

— Яков обещал помогать, — я сел на край кровати и вдруг понял, что нахожусь в этом своем костюме уже пять часов. — Посмотришь, какими бывают настоящие тренеры, начнешь меня любить и ценить в кои-то веки.

Юри сонно моргал. Глядя на него, хотелось тоже лечь спать.

Еще больше хотелось в душ, прихватив его же, долго и лениво мыться, обтекая.

«Может, ты еще детей захочешь?»

Нет, — я усмехнулся. Скорее, секс, обвешавшись всеми медалями. Для мотивации.

Юри зевнул и придвинулся ближе. Тяжело вздохнул.

— Я… со мной столько проблем.

— Это верно. Со мной не меньше, судя по всему.

— Нет, что ты… — Юри вскинул на меня глаза и вдруг покраснел. — Много. Очень много, Виктор.

Я торжествующе улыбнулся. Внутри обмирало и обмораживало.

Если вы думаете, что я был полон радужного предвкушения и надежд насчет предстоящей жизни, то вы очень ошибаетесь.

Я никогда не жил с кем-то.

Я никогда не жил с Алекс, ночевал, гостил, встречался в отелях — да. Не жил.