Некоторых людей стоило бы придумать (СИ)

Я никогда не жил с Юри, пока был у его родни — это все еще была гостиница, курорт.

Я не привел в свою квартиру никого, кроме Маккачина, хотя мой дом всегда выглядел так, будто я жду — прибранный, вылизанный, чистый и готовый. Гоша говорил, что дело просто в моем предусмотрительном блядстве. Запасные щетки, тапочки, стратегическое хранилище чистого белья и презервативов. А подушка-то одна.

И через площадку — семья с тремя детишками. Гетеросексуальная и идейно правильная, без скелетов в шкафу, представьте себе. И бабулька — божий одуванчик.

Впрочем, какое мне дело, если я ждал и дождался.

Баба Света кое в чем не ошиблась — я прихорашивал, причесывал себя, свой дом, свою несуразную жизнь, чтобы было не стыдно показать своему Меченному при встрече.

Но все равно получилось стыдно. Влетел-то я на коне и в плаще, фигурально выражаясь, а спешился все равно на задницу.

— Виктор? — Юри подполз, перелезая через наваленные одеяла, заглянул в лицо. — Ты сердишься из-за медали?

Даже Юри мало напоминал человека, который может всерьез задать такой вопрос. Зато я очень даже был похож на того, кто может из-за серебра сердиться.

— Нет, — я не врал, я был так пьяно счастлив, что врать просто не мог, нес пургу прямо так, — что ты, душа моя, я горжусь тобой. Горжусь нами. Я просто думаю о том, что запустили мы показательные, да?

Мы брались за них в Хасецу, после работы над сезоном оставалось полно обрезков и обмылков, которые Юри слепил в полноценный прокат, легкий, танцевальный и ненапряжный. Проходной. Мне он нравился, Юри считал его халтурой и полагал, что лучше без него, но играть хотел по правилам. Возвращаться так возвращаться. Однако по забавному стечению обстоятельств, откатать показательную ему не пришлось ни разу.

— «Подмосковные вечера», — Юри потер руками лицо. — Я, вообще-то, шутил.

— Ты, вообще-то, не умеешь.

— Ладно, — покладисто отозвался Юри. Он сел ровнее и потянулся, майка задралась на животе. — Я должен прогнать ее пару раз. Для уверенности. Я не сомневаюсь, что она удастся.

— Конечно, легкотня.

Юри глянул на меня странно и кивнул.

— Могу я… могу я пойти с тобой?

Вообще-то, обычно я не спрашивал, а утверждал, на крайний случай — предлагал.

Юри, давай гулять.

Юри, давай туда квад.

Юри, давай вместе спать.

Но Юри… вытянулся, удобное слово, спасибо, Яков. Заставил с собой считаться, брови научился хмурить и зубы показывать. Я знал, как никто.

И, как никто другой, тащился от этого. Эту станцию я уже проезжал — смотрите, смотрите, что я нашел и отмыл от песка! — но я все не мог успокоиться.

— Ну, — Юри глянул в сторону, прищурился на часы, поискал безнадежно слепым взглядом свои очки, — я, вообще-то, хотел сделать тебе сюрприз.

— Как и я тебе. Но мне тоже надо прокатить свое хотя бы раз, на самом деле, потому что, пощади, я, вообще-то, ржавею.

Я ждал, что он возмутится, заступится за меня передо мной же, что ты, Витя, ты же идеален, ты не можешь заржаветь!

Но он кивнул, хмурясь, и опять зевнул.

— Хорошо. Посмотришь заодно, твой взгляд нужен. А я посмотрю на тебя.

А вот это всегда пожалуйста, Юри.

Смотри на меня.

Сколько получится.

Сколько сможем.

Юри выехал на лед, качаясь. Разминаться не стал, куда ему уже, и так денек был страшный.

— Не гони, ладно? Делай, как получается, не ломай спину и не рвись. Ты сегодня и так напрыгал…

— Виктор, — Юри потянулся, обнял себя за плечи, покрутился. — Тебе нужна помощь в разминке?

— Потяни меня, — я оробел от его голоса. Блядь, Юри, что с тобой?

Почему этот чертов барселонский каток превращает тебя в это стихийное неуправляемое нечто, танк без пилотов, убедительный, как парабеллум у лба? Почему мне нельзя о тебе заботиться, я же тренер, мне же разрешили, еб твою мать.

Как ребенок, Никифоров. Конфету не дали.

Я молча отъехал к борту.

Юри давил мягко, прогибал, гладя спину и бедра, цеплялся за плечи крепко, но бережно, и все время дышал в шею, держа провокационную такую дистанцию в пару сантиметров.

— Я всегда мечтал это сделать, — признался он. И сел, придавив в шпагат, мне на плечи. Я ухнул от тяжести, не то чтобы непривычной, но в комбинации со словами и его поведением — немножко шокирующей.

По спине прокатился холодок, врезал по крестцу.

Юри помог мне подняться и отъехал в сторону. Расстегнул кофту и бросил на ограждение, помахал руками. Глянул на меня, прищурился — очки уже где-то оставил.

— Ты первый?

— Нет, давай ты.

— Почему я?

Мне стало смешно.

— Потому что ты сегодня герой дня, я уступаю.

— А ты пятикратный чемпион, которого я все еще не заслуживаю.

— А ты…

— Виктор, — Юри улыбнулся — бросай оружие, руки за голову, Никифоров. — Ты старше.

Вот сука, а.

— А еще я умнее и опытнее. Давай, — я махнул рукой и вернулся к бортику. — Я старый человек, дай присесть.

Юри фыркнул и отвернулся. Потом вынул из кармана штанов телефон и стал рыться в нем.

— Я могу напеть, в принципе!

— Сомневаюсь, — Юри быстро глянул на меня. — Я бы мог, я знаю итальянский, но певец из меня…

— Медведь на ухо наступил, — я фыркнул. — Так в России говорят, если нет слуха.