Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация

Этот факт отмечает и Ю. Н. Тынянов, анализирующий прозаичность стихов Некрасова как поиск новых стиховых форм: «Не случайно отзыв Белинского о “Мечтах и звуках” начинался с указания на то, что автору лучше писать в прозе»[380].

В совете Белинского обратиться к прозе явственно слышится компромисс по отношению к дебютанту. Он говорит о составляющих таланта, однако и его арифметических составляющих, и самого таланта еще недостаточно для того, что быть «поэтом истинным». Это рассуждение высказано в статье, также посвященной В. И. Далю и характеризующей его дар, – «Повести, сказки и рассказы казака Луганского»[381]:

«Для литературных успехов, для приобретения славы писателя в наше время мало одного таланта: необходимо еще, чтобы талант от самой природы был означен печатью самостоятельности. <…> Оригинальность таланту сообщается углом зрения, с которого представляется автору мир, цветом стекол, сквозь которые отражаются в глазах ума его все предметы. <…> Без самобытности нельзя иметь великого таланта, а небольшой – в таком случае ничего не стоит.

Вглядываясь в произведения самобытного таланта, всегда находите в них признаки сильной наклонности, иногда даже страсти к чему-нибудь одному, и по тому самому такой талант становится для вас истолкователем овладевшего им предмета. Он делает его для вас доступным и ясным, рождает в вас к нему симпатию и охоту знать его» (Белинский. X: 79–80).

В этом рассуждении перифрастически изложена мысль о необходимости любви, которая впоследствии найдет отражение в поэтической формуле Некрасова «любить и ненавидеть», воспринятой именно в беседах с Белинским[382], и в критических суждениях о «любви» и «ненависти» в поэзии Некрасова[383]. Можно предполагать, что именно об осознанном выборе личных «наклонностей», о поиске самобытности говорит П. В. Анненков:

«В 1843 году я видел, как принялся за него <Некрасова. – М. Д> Белинский, раскрывая ему сущность его собственной натуры и ее силы, и как покорно слушал его поэт, говоривший: “Белинский производит меня из литературного бродяги в дворяне”»[384].

Воспоминания П. П. Гнедича сохранили оценку творческих возможностей и перспектив Некрасова, вынесенную Белинским и другими современниками в середине 1840-х гг. Гнедич пишет:

«Некрасова как прозаика знал я по его “Петербургским углам”, напечатанным в “Физиологии Петербурга”. Д.В. Григорович много мне рассказывал о нем и отзывался как об огромном беллетристе, забросившем свою настоящую профессию ради стихотворства, на которое его направил Белинский, утверждавший, что из него выйдет великий поэт. То же самое Белинский утверждал и относительно Тургенева, но И. С. не дослушал его, и похвалы его “Параши” не остановили его отдаться тому призванию, что влекло его. Хотя Некрасов впоследствии, “молясь многострадальной тени” Белинского, восклицал:

Учитель! Пред именем твоим

Дозволь смиренно преклонить колена!

Но тем не менее именно Белинский, а не кто другой, был виновник того, что мы в лице Некрасова лишились, быть может, первостепенного романиста и драматурга»[385].