Некровиль

В окне словно в рамке виднелся макет конвертоплана, который быстро и низко летел в лучах рассвета, как будто точно знал, куда направляется. Смерть от термоядерного огненного шторма или тысячи ран. Куда ни сунься, всюду смерть: если с ней не разберутся законники, подоспеет ток-взвод.

Никто так и не смог ей объяснить, куда отправляешься душа, если умираешь подключенным к виртуальности.

Что ж, придется вытянуть карту наугад, молясь о том, чтобы это оказался козырь.

– Яго! – крикнула она в Окно событий. – Валяй! Отправь файлы. Monopolistas[192]. Отправь их.

Взглянув на сверкающую золотую маску самурая, она прибавила:

– Вам всем кранты.

Кончик меча прочертил в воздухе светящуюся дугу. Йау-Йау продолжала смотреть на золотую маску, когда клинок со свистом опустился.

Массивные плоскости угловатого тела растворились в кружении созвездий и божеств, а медная гримаса гигантского воина повисла в пустоте и исчезла последней, подобно улыбке Чеширского кота в старом фильме. Ее целых десять секунд не осмеливалась заглянуть в Окно событий. Ну же. Давай. Сделай это. Она увидела, как конвертоплан развернулся на сто восемьдесят градусов на своих турбинах и улетел, превратившись в скопище навигационных огней.

– Яго! – Перри Мейсон никогда не кричал. На хрен Перри Мейсона. – Придержи отправку. Стоп!

Солнце опять заговорило.

– Похоже, в корпораде сменился президент. – Это было сказано таким тоном, словно пошел дождь или привезли пиццу. – Прежний руководитель больше не является средоточием исполнительной власти. Новый отменил приказ предшественника, противоречащий решению юридического отдела. Все действия против субъекта abogado Йау-Йау Мок и ее клиентки приостановлены. Procurador Мартинес больше не представляет правление «Теслер-Танос» и его председателя; участие адвокатов-людей прекращено. Таким образом, сделка, которую компьютерные правовые системы собирались заключить с вами, остается в силе. Если «Теслер-Танос» примет ваше предложение, наши симуляции показывают вероятность в семьдесят три процента, что находится в пределах наших расчетных параметров. Однако вероятность того, что прецедент Барантеса и, следовательно, ныне действующая система contratada сохранятся в неизменном виде, составляет всего тридцать один процент. Моделирование наилучших вариантов, включающих компромисс между вашей клиенткой и корпорадой «Теслер-Танос», дает цифры в восемьдесят два процента и тридцать пять процентов соответственно. Исходя из этого, мы советуем директорам и новому президенту принять ваше предложение в виде стандартного контракта с оговоркой о неразглашении.

– Моя клиентка сохранит деньги, уже выплаченные ей «Теслер-Танос». Не будет никаких покушений на мою жизнь, моей клиентки или Яго Диосдадо. Включая… – огненный лик солнца подернулся рябью, оно собиралось что-то заявить, – …атаку кибернетическим и информационным оружием любого рода.

– При условии, что вы освободите «Теслер-Танос», ее субподрядчиков и агентов от обязанности компенсировать личный ущерб, причиненный в связи со случившимся.

– Я не жадная. Да будет так. Я не скажу, кто виноват. Но я не несу ответственность за пострадавшие стороны, которые самостоятельно отследят вирус до вас.

– На это мы и не рассчитывали. Претензии других потерпевших сторон будут урегулированы в обычном порядке.

– Что-нибудь еще?

– Это все условия с нашей стороны.

– Дайте мне контракт, и я его подпишу.

– Соглашение подготовлено. Пожалуйста, удостоверьте обычным способом.

Йау-Йау сунула левую руку в центр солнца. Она не обожглась. Пламя закона – холодное. Она поместила туда свой идентификационный символ, белый лотос на черном треугольнике, и номер адвокатской лицензии. Подписано. Скреплено печатью. Дело сделано.

– У вас есть еще вопросы? – спросил король-солнце.

Она не обнаружила в себе достаточно сил, чтобы спросить юридическую систему «Теслер-Танос», что за хрень произошла внутри корпорады.

– На самом деле, – проговорила Йау-Йау, – мне просто хочется убраться отсюда к чертовой бабушке.

Жил-был человек, обитавший в высоком замке. Он был наделен абсолютной властью, и по слову его восставали мертвецы, но кое-что было ему недоступно: любовь его единственного сына.

Ночи напролет сидел этот человек в своей высокой башне и задавался вопросом, почему все так сложилось. Он не был жестоким или вспыльчивым; он ни разу не ударил сына и не давал повода стыдиться себя. Его поведение всегда было разумным, терпимым, даже любящим: он выделял время для игр с мальчиком, для выслушивания его детских историй. Он поощрял детские увлечения и не навязывал их, когда в конце концов они переставали интересовать мальчика, он молча страдал от мучений и бунтов подросткового возраста, он воздерживался от осуждения друзей и любовниц, он отказывался порицать эксперименты – социальные, сексуальные, химические. Он сделал все, что мог сделать один человек, чтобы заставить другого полюбить его, но слов любви от сына так и не дождался.