Вспышка
– Есть что-нибудь по-настоящему важное? – спрашивает Кларба, открывая на наладоннике канал связи с собственными кураторами в Далит-Тале.
– Обычная космическая трескотня о присоединении к семье Панчеловечества и тому подобное. Ничего особенного.
– Тебе не нравится этот ребенок, – замечает Кларриг.
Я пожимаю плечами.
– Не испытываю к ней неприязни; она просто заставляет меня нервничать. Вы не проводите с ней так много времени, как я. Я ее как следует изучила.
Кларриг с трудом встает и начинает возиться с чайником, чтобы сделать новую порцию мате. Судя по тому, сколько братья пьют, у них мочевые пузыри растягиваются, как кожаные мехи.
– Зато я изучил тебя, Фодаман. У тебя предубеждения относительно соло, вот в чем проблема.
– Для ребенка такое состояние противоестественно.
– Вы, ксено, сами это придумали.
Я отбрехиваюсь стандартными фразами о необходимости создать для пребендария среду, настолько похожую на ее родину, насколько мы способны таковую восстановить по Монологу.
– Ее родина здесь, Фод, – говорит Кларриг.
Он предлагает чай, но у меня есть обязанности, которые я предпочту времяпрепровождению с толстячками Та-Гаххад с их мате и планами счастливой жизни в браке. Поднимаясь по большой лестнице в Ясли, я обдумываю старое известие, раннее откровение, полученное нами еще до аднота и пребендария, во время первого контакта через радиосвязь и Монолога, который отправили с Наула, расположенного в восьмидесяти семи световых годах от нашей системы. Можно забраться куда угодно во вселенной, и повсюду повстречать один-единственный разумный вид – людей. Их будут тысячи разновидностей, но все останутся частями одной огромной семьи. Клада. Зоологический термин, таксономическая формулировка. Набор сходных видов внутри одного рода. Невзирая на все разнообразие человеческих существ, существует единственный мир, где они рождаются парами.
Сейчас ранний полдень, и мы в долине. Это любимый маршрут пребендария для прогулок, тайное место в Тайном месте. Шодмер может изрекать слова и истины как взрослая женщина, но развлекается как шестилетка. Здесь, у ручья Шибна, есть бухты с галечными пляжами и скальные бассейны, быстрины и камешки, по которым можно перейти на другой берег, а также замшелые валуны и нависающие деревья, похожие на руки и лица. Удовольствий предостаточно. В первый раз увидев, как оляпка бесстрашно нырнула в белую воду и появилась на валуне у дальнего берега, Шодмер была так ошеломлена, что я чуть не вызвала медиков, опасаясь какого-нибудь психического припадка: слишком много воспоминаний сразу. Парилка, ле́дник, старое жилище отшельника, вырубленное в скале над глубоким, темным бассейном – эти места всегда полны чудес. Каждый раз она звонит в отшельнический железный колокол. Сегодня короткий желоб, посредством которого пруд отшельника наполняется водой, гремит, а каменная чаша вся в молочной пене от тающих льдов в горах. Желоб забит сучьями и ветками; мы мрачно наблюдаем, как целое деревце кувыркается в пенистом потоке, достигает конца канала и застревает между валунами в бассейне. Она хочет его сдвинуть: если деревце не начало это путешествие по собственной воле, пусть хоть закончит свободным.
– Поток унесет тебя, как веточку, – возражаю я и снова вижу разлад между телом ребенка и взрослой женщиной, которая в нем обитает. Мы пробираемся к водопаду через пробуждающийся лес. Березы разворачивают крошечные конусовидные листья из почек, похожих на наконечники копий. Зеленый цвет на серебристом фоне так же поразителен, как костюм и маска надтанской танцовщицы. Как странно – я чувствую запах времени года. Птицы на склонах долины поют, словно обезумели.
– Идем, идем, я хочу тебе кое-что показать, – восклицает Шодмер, таща меня за руку по грязной тропинке между березами. Я поскальзываюсь, пачкаю брюки и подол тельбы. Едва сдерживаю ругательство. Пальцы упрямо тянут. – Быстрее!