Некровиль

Вспышка была слишком яркой для молнии, грохот – слишком близким и ровным для грома. Изображение Эллиса на несколько секунд растворилось в вихре помех.

– Господи, Эллис! – За западными воротами бульвара Сансет пятьдесят охранных сигнализаций взвыли в унисон.

Он посмотрел куда-то в сторону.

– Что-то поступает по всем каналам. Извини, я на минутку. – Эллис превратился в кенгуру-серфингиста. Над головой Йау-Йау пролетел конвертоплан, так низко, что она почувствовала нисходящий поток воздуха от его лопастей. Эллис вернулся. Лицо у него выглядело как набальзамированное.

– Где у тебя была встреча в некровиле Святого Иоанна?

– В закусочной под названием «Такорифико Суперика». А что?

– «Такорифико Суперика» только что была уничтожена – по-видимому, кумулятивным пикотоковым зарядом. – Йау-Йау отшатнулась, уперлась в дешевую стену из шлакоблоков, которая придала ей уверенности и стала опорой в мире, плавящемся в безумии. – Все признаки классического военного удара, который нанесла какая-то корпорада. Кумулятивный заряд в сдерживающем поле. И все испарилось.

– Выжившие?

Посетители, наслаждающиеся camarónes español и «Ред хэт». Шеф-повар. Бармены. Официант, который так красноречиво молчал. Мартика Семаланг.

– Йау-Йау, ты в курсе, что такое тотальная конверсия массы? Там сейчас двадцатиметровый кратер из пузырящегося стекла.

Конвертоплан, который она уже слышала, снова низко пронесся над бульваром.

– Эллис. Послушай меня. Послушай. Кто с тобой в доме?

– Я один. А что?

– Послушай. Просто послушай. Сбрось все в хранилище. И убирайся из дома. Немедленно. Не оглядывайся. Просто вылезай оттуда и уходи. Иначе ты умрешь, Эллис.

Подняв глаза, она увидела, как над пальмами разворачивается летательный аппарат, освещенный лучом голливудской готической молнии. Та же самая машина прилетела в третий раз.

Три – волшебное число.

Глаз ее персоналки, как в ночном кошмаре, наполнился синими помехами: мертвые паутинные каналы. По крайней мере, проги ее не выдадут.

С грохотом лопастей конвертоплан спикировал и завис прямо над укрытием Йау-Йау. Любопытные соседи вышли в свои сады; поднявшийся ветер трепал их одежду, бросал в лицо листья. Кто-то вырвался из дома: Эллис. Он выкрикивал предупреждения зевакам. Его почти никто не слушал. Большинство даже не заметили. Йау-Йау увидела сдерживающее поле – бледно-голубой цилиндр наэлектризованной ночи – и повернулась спиной, зажмурившись и прикрывая голову руками.

Пикотоковый взрыв пронзил ее плотно сомкнутые веки чистым белым светом. Белый жар погладил спину, руки, фатально беззащитную кожу головы. Запахло горелым. И бабах! Звук немыслимой громкости едва не уничтожил барабанные перепонки Йау-Йау, и она закричала. Затрещали кости. Ногти вонзились в кожу, и потекла кровь. Взрывная волна большей частью ушла вверх, направляемая сдерживающим полем, но когда то отключилось, от перемены давления выбило воздух из легких, а саму Йау-Йау отбросило кувырком в конец переулка вместе с мусором.

Все закончилось. Йау-Йау открыла глаза, сморгнула рой остаточных изображений. Стены, выкрашенные дешевой краской из супермаркета, из терракотовых стали белыми. Она увидела, как штурмовой конвертоплан поднялся на винтах, повернулся вокруг своей оси, словно жук на булавке, и скрылся в ночи.

Мопед Хорхе взрывом протащило по асфальту. Пластиковый корпус покрылся царапинами и трещинами, роспись на заказ – черепа и вампиры, гибриды ягуаров с сисястыми рестлершами – стерлась почти до неузнаваемости. Йау-Йау подняла машину. Спиртовой двигатель завелся почти мгновенно.

Она оседлала мопед и помчалась прочь по улочкам и проулкам. Колонны «скорых» шумно ехали по проспектам, вереницей синих огней, под вой сирен. Позади Йау-Йау зажглись фары. Подчинившись интуиции, она не оглянулась.

Смелый жест, дерзкий жест – погрозить кулаком Господу в небесах, который без всяких угрызений совести попытался разнести тебя на атомы, но… куда ты направляешься, маленькая адвокатесса? Что будешь делать дальше? Ты осталась одна в любимом вирткомбе с милыми и дорогими модными тряпками, посреди пустынного бульвара, где любой, кто предложит тебе помощь или убежище, навлечет на себя гнев высших сил. Разве ты способна на большее, чем продлить агонию? Хватит. Сдавайся. Обнажи нежный бледный живот, подставь его под лезвие.

Пока Йау-Йау пряталась в темном переулке, перед ее мысленным взором возникли родители, сидящие на корточках у спиртовой горелки на борту сампана в Городе утопленников. Они неустанно бормотали: «Мы же тебе говорили, мы говорили тебе, ага, мы точно тебе говорили. А вот теперь ты нам скажи, нафига все это было?»

Каждая попытка самовыражения, на которую она когда-либо отваживалась, каждый виток противостояния их чудовищному фатализму, любая из тайных надежд и амбиций – всё натыкалось на этот вопрос: «Ну ладно, скажи-ка, нафига все это было?»