Нелюбимый

Герцогиню затащили на стол, растянули по рукам и ногам так, что ни вырваться, ни пошевелиться Энви больше не могла. Девушка попыталась рвануться и закричать, но одна из молодых ведьм тут же заткнула ей рот. Рука мучительницы оказалась ледяной и неприятно пахла плесенью. Энви закашлялась, заходясь приступом тошноты.

Тем временем Нитрайна принялась шарить своими корявыми пальцами по коже герцогини. Потом попробовала пропихнуть палец ей внутрь, но старуху постигла неудача. Ведьма что-то проворчала, покачала головой, согнулась, что-то разглядывая на внутренней стороне бедра Энви, а потом ухмыльнулась самодовольно:

— Вот же оно, на самом виду — родимое пятно в виде бабочки-черепоглавки.

— И что это значит, наставница? — тут же поинтересовалась ведьма, зажимающая Энви рот.

— Не задавай глупых вопросов, Гира, — злобно одернула ее Нитрайна, — черепоглавка — это знак костлявой Хоу, несговорчивой полузабытой богиньки диких югов. Значит и проклятье тоже ее. Говорят, Костеногая тянет свои руки к тем, кого не согревает любовь: и проклятые дочери родятся у жен, которые вышли за своих мужей не по любви.

Нитрайна сверкнула глазами, наблюдая, с каким подобострастием ее ученицы внемлют своей всезнающей наставнице. Любопытная Гира снова не выдержала и осторожно спросила:

— Что же с ней делать, наставница Нитрайна?

— Что делать, что делать…. — недовольно проворчала ведьма. — Ступай на двор, Гира, и принеси мою корзину…

Гира послушно покинула кабинет герцога, бесшумно прокралась на улицу, дошла до коновязи. Там стояли три тощих клокастых мула и еще одно странное животное, похожее на лося, только рог у него был один и торчал нелепо посередь лба, отчего казалось, что в череп зверя воткнули разлапистую сухую ветку. Зубы, проглядывающие в приоткрытой пасти, выглядели хищно и сопровождались острыми клыками, на обоих глазах зрели бельма.

Опасливо придержав скакуна наставницы за узду, Гира отстегнула от седла плетеную корзину с крышкой и, взвалив на спину, поволокла Нитрайне.

— Найди там, внизу, склянку с приворотной мазью! — скомандовала ученице старуха, когда та тяжело дыша снова ввалилась в герцогский кабинет. — Да не ту, что с любовной ромашкой — слишком слабо. Отыщи смесь из икры чернорыбицы с почками сучьей ивы. Против этого никакие проклятья не страшны.

Получив необходимое, Нитрайна выгребла из мутной стеклянной банки щедрую пригоршню содержимого и вымазала этим Энви между ног. Та рванулась, благо теперь ее держали только двое, и больно лягнула Нитрайну. Ведьма неуклюже шлепнулась задом на пол и принялась громко ругать своих невнимательных учениц. Испугавшись, те бросили Энви и кинулись старухе на помощь, позволив пленнице рвануться к спасительному выходу.

***

Энви бежала по длинному переходу, сжав зубы, чтобы сдержать подступившие слезы. По ее бедрам стекали липкие ручьи той колдовской гадости, которой измазала ее Нитрайна.

В тот миг Энви ненавидела всех: старую ведьму, так цинично и по-хозяйски касавшуюся ее в самых интимных местах, предательницу Марто, которая все знала, но не предупредила, к которой она даже привязалась последнее время. Но больше всего в тот миг она ненавидела Фретта — ведь это он позволил старухе приворожить жену таким образом…

Ее никто не преследовал. Ведьма прекрасно знала, что зелье вскоре подействует и тогда герцогиня, как миленькая, явится к своему благоверному, сгорая от желания. Только так: колдовство старой Нитрайны — дело надежное. Старая Нитрайна не за дарма получает свои денежки.

Выбежав на открытую заднюю террасу, спускающуюся к конюшням замка, Энви почувствовало, как сладко и требовательно потянуло низ живота. Сообразив, что зелье начало действовать, герцогиня остановилась и плотно сжала бедра. От трения по спине пробежали мурашки, а внутри заныло еще сильнее. Она непроизвольно коснулась рукой плеча, провела рукой вниз и, тронув собственную грудь, тут же сжала ее ладонью. Прикрыла глаза и томно вздохнула, чувствуя, как по позвоночнику катится вниз волна пламени.

«Демоны… Демоны! Демоны! Еще минута, и я сама побегу к нему, поползу, чтобы умолять его касаться меня, и целовать и… — разъярено думала она, направляясь к конюшням, — Нет уж. Не выйдет! Я прокушу себе язык, изщипаю руки, зароюсь головой в навозную кучу, чтобы прогнать наваждение. Никакое колдовство не возьмет меня. Никакое…»

Энви остановилась, отошла за старую коновязь к полупустому сеновалу, привалилась вспотевшей спиной к стене. Между ног у нее все горело, она чувствовала, как по бедрам течет, и к ним липнет платье, слишком тонкое для уличной погоды. Но холода она не ощущала, огонь рвался наружу, и даже дыхание, казалось, стало по-драконьи испепеляющим и жарким.

Энви снова вздохнула. Вздох получился обрывистым, неровным, словно всхлип или стон. Герцогиня запрокинула голову вверх, чтобы холодный ветер коснулся лица, но даже его порыв показался ей неожиданно теплым.