Нелюбимый

— Госпожа герцогиня? Симпатичное платье, вот только погодка подкачала! — голос раздался, подобно грому, и Энви подпрыгнула на месте, неуклюже хватаясь за собственные плечи, чтобы прикрыть грудь. Она сделала это инстинктивно, почему-то решив, что стоит на улице голой.

— Марси, — губы выдавили имя, глаза забегали бешено. — Я просто… Вышла…

Энви потеряла дар речи, глядя на своего старого знакомого. В тот момент она не могла оторвать от него глаз. Как она раньше не замечала того, насколько он красивый. Его стройная фигура обладала изяществом молодой борзой, а походка — легкостью дикого оленя. Каскад волос, светло-рыжих, как осенняя трава, падал на плечи, а глаза были неподобающе темными, почти черными, почти непроглядными, как ночное небо без звезд.

— Замерзните тут одна. Пойдемте, я отведу вас в замок.

Он хотел скинуть плащ, чтобы укрыть им Энви, но она вдруг подалась вперед, прижалась к нему всем телом, уткнулась носом под подбородок и застыла, не в силах сказать что-то внятное и тем более объяснить. Почувствовав, как рэйнджер вздрогнул всем телом и обнял ее, крепко прижимая к себе. Энви тихо, не поднимая глаз, попросила:

— Пойдем туда…

— Куда?

Герцогиня наконец осмелилась взглянуть парню в лицо. Поймав взгляд, ужаснулась тому, как расширились зрачки Марси, заполнили радужки, сделав глаза нечеловечески черными.

— На сеновал, — пояснила она, делая это почти решительно.

Марси не нужно было просить дважды. От такого предложения откажется разве что дурак или святой. Ни к первым, ни ко вторым молодой рэйнджер не относился. Схватив Энви за руку, он плечом толкнул хлипкую дверь и повел девушку за собой. Он никогда не жаловался на удачу, но такой щедрый подарок судьба преподнесла ему впервые…

Погода сменилась в один миг. Сначала пошел снег, а потом поднялся ветер.

Наскоро освобождаясь от одежды, они упали на кучу старого сена, и запах прошедшего, полузабытого лета окутал их, унося из опостылевшей зимы в совсем иную, иллюзорную реальность…

…Марси был гибким и теплым, как сильная и верткая дикая кошка. Все его тело казалось выточенным из плотного горячего камня, а волосы отливали эльфийским золотом. И Энви больше не было страшно, а тем более противно. Снаружи и внутри ей было горячо, будто за тощими досками старого сеновала не скулила в бессильной злобе метель, не выл ветер и не крутился водоворотом серебряный призрачный снег.

От каждого прикосновения кожу Энви словно опаляло июльским солнцем, и жар этот тут же впитывался в тело, уходил внутрь, распускаясь по венам и стекаясь к низу живота, туда, где уже вовсю расцветал, распирая внутренности, нервный огненный комок желания.

Сердце Энви бухало томно, сбивалось с ритма, тут же ускорялось, желая наверстать упущенное, но вновь замирало — стоило только обветренным теплым губам Марси коснуться ее напряженных губ или нежной худой шеи. Она млела от его запаха, от его голоса, шепчущего ей на ухо какую-то ерунду.

Тело Энви поддалось, пропуская Марси внутрь, позволяя разорвать последнюю природную преграду, их разделяющую. Энви ожидала страшной боли, но ее не последовало, лишь немного резануло изнутри. После стало горячо, и последние болезненные отголоски сгинули в этой жаре. А потом все было, как во сне: ритмичное дикое движение тел, поцелуи, отрывистое дыхание, долгие стоны и бешеный огонь в глазах…

Как ни ворожила старая Нитрайна, Хоу все решила на свой лад. Пожелав посмеяться над герцогом, она подыграла хитрой ведьме, но отменила свое проклятье лишь в тот момент, когда рядом с молодой женой Фретта оказался вовсе не он сам…

***

Энви нашли в стойле Карагешь. Она сидела, обняв колени, на примятой лошадиными копытами соломе и на лице ее блуждала странная улыбка, полутаинственная-полубезумная.

Когда Фретт протянул жене руку, желая отвести ее в покои, Энви взглянула ему в глаза, и он все понял. Сердце герцога сжалось от обиды и разочарования, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Он сжал холодные пальцы Энви сильнее, чем обычно и потянул ее, еле сдерживаясь, чтобы не рвануть грубо, не ударить. Понимая его чувства, жена молчала. Но это не было молчанием кающейся виновницы, напротив, герцогиня всем своим видом излучала триумф долгожданной победы, заставляя Фретта исходить злобой еще сильнее.

Притащив Энви в комнату, он толкнул ее на кровать, заставляя упасть навзничь, потом навис на ней, уперевшись в одеяло руками по обе стороны от жены.

— Я знаю, что ты сделала. Зачем? — в его глазах ярость мешалась с болью, а губы подрагивли, движимые судорожно сжимающимися челюстями.

— Ты сам отдал меня ведьме, — бесстрастным, ледяным голосом произнесла Энви, глядя куда-то за голову Фретта, и ему в тот миг казалось, что она смотрит прямо сквозь его череп, — чего ты ждал? Это все чары…

Тут Фретт не выдержал и отвесил жене крепкую пощечину. Ее голова резко завернулась на бок, а взгляд застыл, как у мертвой. В первый миг герцог даже испугался, решив, что убил Энви. Но, пролежав несколько секунд без движения, она медленно повернула голову и снова уставилась на Фретта.