Нелюбовный роман (СИ)

– Я вот думаю…

– О чём? Я читала статьи о тебе. Вот уж что действительно должно было понравиться, знаешь ли, так это тон статей! Редко когда во всём обвиняют мужчину, а не женщину.

– Но там никого не обвиняли…

– Значит, ты читала ухом! Или затылком. Там же чётко написано: либо «как мог этот мужик-раздолбай не позаботиться сразу о брюхатой от него бабе, можно ж было предвидеть результат», либо «а мужик тут вообще рядом не стоял, зря только бочку катит»!

– Но там ничего такого нет.

– Легко читается между строк, и, кстати, именно потому, что во всех других историях обязательно винят бабу. А раз уж тут ты нарисована такая чистая, белая и пушистая – аж пух в нос лезет! – значит, понятно, кто тут фееричный урод и скотина виновная! Не предусмотрел, не предвидел, что кто и от кого, не прибежал сразу, не пал в ноги, моля о прощении! Удобно вывернули, верно? Удобно для такой святой куколки, как ты.

Севель впервые за много времени вспылила.

– А что я должна была сделать?

– Да уж могла бы что-нибудь сделать. Расспросила бы других женщин, выяснила бы, кто тогда тобой заинтересовался, уж они бы подсказали. Можно подумать, у тебя не один был, а целый полк! Но сейчас-то на это элегантно призакрыли глаза, ты стоишь вся в белом, а мужчина оказался виноват. Красивенько выкрутилась.

– Я не выкручивалась.

– А что ты делала? Это же было интервью. Передо мной-то чего невинность изображать.

– Вот зачем ты так?

– Да ни зачем. Просто, знаешь ли, несправедливо. Ведь за тебя заступаются не потому, что ты такая высокоморальная, заслуженная или красавица, а лишь оттого, что у тебя двое сыновей, и – чем чёрт не шутит! – третий на подходе! А маленькие мужчины всегда вызывают у общественности больше сочувствия, чем взрослые – они не пьют, не дебоширят, не пердят и не устраивают мордобои по пьяной лавочке. Да ещё и выглядят так ми-ми-мило, что просто слёзы из глаз. Вот на чём ты выезжаешь!

– Я не просила об этом! Я просто отвечала на вопросы, а написали они то, что им захотелось.

– Но уж наверное ты совсем не прочь была всё это прочесть!

– Так и тебе, наверное, было бы приятно взглянуть в зеркало и вдруг узреть там лицо Клеры, супруги трёх мужей, да заодно получить её славу!

– Точно. – Фруэла вдруг по-звериному усмехнулась, и на удивление такая улыбка даже пошла ей, её чертам лица. Во взгляде появилось что-то настолько живое и щекочущее душу, воображение, страсть, что стало понятно, почему Нумерий и теперь не теряет интерес к этой своей жене. – И я точно так же была бы настоящей сукой.

– Да почему?!

– А потому. Виновата ты будешь тогда и в том, в чём тебя решит завиноватить общество – толпа завистливых и отчаявшихся баб, а заодно и завистливых мужиков, которые вроде как венцы творения и высшие существа, но почему-то вынуждены жить на подсосе у трудящихся баб, и в жизни не всегда бывает так, как им захочется. Например, самые лучшие, самые красивые и самые богатые бабы всё равно достаются самым лучшим мужикам, а не каждому соответствующего пола. Разве по их мнению это справедливо? Конечно несправедливо, вот они и сучат ногами! И будут сучить. А уж как они взвыли от статьи! – Она ехидно расхохоталась. – Даже приятно подумать.

– Тебя не поймёшь.

– А я женщина. Если когда-нибудь меня смогут понять, я потеряю всякую ценность. У меня ведь никогда не будет двух сыновей. Это тебе не надо стараться, ты и так всем хороша. Верно?

Севель глубоко вздохнула.

– Иногда мне кажется, что ты ненавидишь вообще всех людей.

Она ждала нового потока изобретательных выражений, пылких и несправедливых, может быть, и настоящей ссоры, поэтому, только сказав, моментально успела пожалеть о своих словах. Но Фруэла снова удивила её, потому что всего лишь устало вздохнула и на миг возвела очи горе.

– А за что их любить? Вот ты их любишь? Да щас! Ты любишь своих близких, друзей там и прочих важных для тебя существ, а людей вообще ты просто терпишь. А ещё боишься. Что, скажешь – не так? Я хотя бы не боюсь в этом признаться. Я, знаешь ли, честна! – И с этими словами Фруэла подхватила на руки заждавшегося Радовита и понесла его на прогулку.

Севель и раньше воспринимала Фруэлу как бунтарку с перебором. Ей казалось, что её голосом говорят самые резкие возражения, которые представительницы её пола когда-либо бросали в лицо жизни или мечтали бросить. Сама же Севель возражать не привыкла. Раньше ей вообще не приходило в голову, что можно быть чем-то недовольной. Жизнь такова, какова она есть, нужно принимать её и учиться в ней жить.

Только сейчас, когда с ней заговорили разные женщины, и Фруэла не унималась, Севель начала задумываться, что, может быть, всё не так просто, как ей кажется. Несправедливость прежде представлялась естественной, как воздух или вода: да, человеку рано или поздно начинает хотеться есть, если он упадёт в воду, то может захлебнуться, а если он родился женщиной, то у него будет намного меньше возможностей и прав, чем у сверстника-мужчины. И да, относиться к женщине всегда будут иначе.