Нелюбовный роман (СИ)

– Конечно, – с уверенным видом ответил Ованес. – И я тоже боюсь. Но я думаю, что по итогу мне проще, потому что я придумываю, что можно сделать, и делаю. Когда делаешь, не так страшно. Ты понимаешь?

– Ну ещё бы…

– А Радка не может. Но мы справимся. – Он был, наверное, немного забавен в своей самоуверенности, но мать не могла смотреть на него бесстрастным взглядом. Она видела в нём малыша, который совсем ещё недавно лежал у её груди, а потом цеплялся, испуганный, за её руку, и смотрел с надеждой, потому что мама, конечно, решит все проблемы.

Но с тех пор он стал серьёзнее и словно бы одним махом превратился из мальчика в мужчину, миновав подростковый этап и этап юношества. Детскость и подростковость в его поведении проскальзывали, но всё реже и реже и больше в мелочах. Стоило перед ним встать какой-то серьёзной задаче – неважно, будь то экзамен, ссора с братом или беспорядки в графстве – как детскость испарялась, и на собеседника смотрели глаза совершенно серьёзного и готового к ответственности человека. Этот взгляд требовал общаться с его обладателем на равных. Да, он может чего-то не знать или не понимать, но готов действовать и советоваться.

Понятное дело, что подростку не хватало опыта и знаний, и время от времени самоуверенность его начинала смахивать на чванство, но Ованес никогда не переходил грань. Он как-то умел чувствовать, когда перебирает, и успокаивался, становился более сдержанным. И сейчас, сперва выдав всю эту речь, видно, сообразил, что может испугать маму, нахмурился, немного надулся.

– Да ты не волнуйся. Я просто на всякий случай беспокоюсь. За тебя. Тебе не нужно волноваться. Мы всё сделаем. Спи, хорошо? Я позабочусь о Славке. Если нужно, сбегаю снова за врачом.

– А что у него? – спохватилась Севель.

– Простыл, видимо. Ничего прям такого врач у него не нашёл. Только высокая температура, и всё. Лекарство ему дали. Мам, спи. Всё будет хорошо.

Она с трудом смогла уснуть, и сон её был беспокойным. Она как бы плыла в пространстве едва осознаваемой реальности. Младенец в чреве вёл себя беспокойно, толкался, и то и дело Севель просыпалась, хваталась за живот, гладила, словно надеялась успокоить, утихомирить. Но покоя не было, так что утром женщина поднялась такой же разбитой, какой была накануне.

С поездкой по утреннему холодку, к счастью, не получилось, так что почти весь день Севель провела, ухаживая за Славентой, который мучился то от температуры, то от тошноты, и плакал, когда ему становилось немного лучше. Охранники, то появлявшиеся, то уходившие куда-то (наверное, узнать новости, а может быть, раздобыть лекарства, припасы или более подходящий транспорт), посматривали на женщину с сочувствием. Но помощь не предлагали. С этим усердствовал только Ованес. И хорошо, что уже к вечеру, хоть малыш по-прежнему сильно мучился, заметно стало, что он потихоньку идёт на поправку. По крайней мере, температура стала поменьше, и Слава даже попил немного бульона.

На третий день Славента почти пришёл в себя, стал охотно есть то, что ему предлагали, и даже немного побегал по коридору, пока прикорнувшая мать не сообразила, что происходит, не поймала его и не водворила обратно под одеяло. Правда, тут занедужил Радовит, но он был старше, уже мог объяснить, что с ним происходит, и сам помнил, что нужно вот это пить, а маму или брата звать, когда станет совсем плохо.

На следующий день беспорядки переместились ещё ближе к пригороду, где Севель с детьми нашла приют. В мотель прибежала перепуганная работница, лепеча, что по дороге идут погромщики, что в городе уже пожары. Все заметались, Севель же, схватив обоих младших сыновей в охапку (у неё уже сформировалась такая привычка), с надеждой посмотрела на охранников и Ованеса.

Мужчины по одному с обеспокоенным видом выскакивали на улицу, потом долго и многословно что-то обсуждали в коридоре. Их смятение было понятно уже по тому, что они допустили в свой разговор Ованеса, причём сразу же. Как поняла Севель, слышавшая обрывки их спора через открытое окно – все понимали, что лучше бы убраться из мотеля, но опасались ехать на автомобиле по шоссе, где как раз и шли погромщики. Остановят же, было понятно.

Всё-таки решили, что стоит погрузиться в машину и попытать удачи в объезд. Но почему-то, бросившись готовиться к отъезду, всё медлили звать Севель. Она одела Славенту, потом подняла и Радовита, уже выправляющегося, но ещё очень слабого, сама выглянула в коридор.

– Так что же – идти? – спросила она Ованеса, с обеспокоенным видом стоящего у внешней двери.

– Мам, тут есть проблема… Машину-то угнали.

– Что?.. И что же мы будем делать?

– Ну, уходить придётся так или иначе. Они сейчас ищут, нельзя ли добыть какую-нибудь другую машину.

– А если вдруг нет?

Старший сын посмотрел на неё сумрачно, но твёрдо.

– Значит, пойдём пешком. Знаешь, давай-ка выйдем отсюда уже сейчас. Давай мне Славку. Радка, сам пойдёшь.

– Да пойду я, чего раскомандовался.

– Радушка!.. Не надо. Давайте без ссор, пожалуйста.