Нелюдь

— Не знаю, упала и лежит, — ответила девочка, продолжая попытку перевязать рану кофточкой.

Выпрямляясь, злодей подобрал с земли сучковатую палку и со всего размаха ударил ею по голове ничего не подозревающей Василины, которая всецело была занята заботой о подруге.

Надругавшись над обеими девочками, которые каким-то чудом еще подавали признаки жизни, злодей поочередно ударил их ножом в сердце и оттащил в сторону, забросав ветками. Маньяк намеревался подогнать машину поближе и увезти трупы детей в другое место, чтобы спрятать свои злодеяния от чужих глаз. Переставив машину, душегуб спешился и, оглядываясь по сторонам, направился к месту разыгравшейся трагедии. Но его планам забрать тела детей помешал мужчина, которого он увидел издалека примерно в том районе, где было совершено преступление. Он кого-то искал в лесу и беспрерывно кричал:

— Сима, Василина, аууу, где вы!

Вернувшись домой, Барагозов, находясь еще в пылу извращенного возбуждения, набросился на свою дочь и, удовлетворившись ею, вновь выехал на место убийства. Оставив машину сразу за Ольховкой, он, как зверь пробрался сквозь чащу к своему страшному тайнику, но, издалека увидев толпу людей, понял, что трупы обнаружены и повернул назад.

13

Еле дослушав исповедь маньяка, совершенно опустошенный Овсянников задал вопрос:

— Значит, ты видел, как убивали девушек на даче у Мельчанова?

— Да, видел, — кивнул задержанный. — Я все рассказал, как есть, больше добавить нечего.

— Сможешь дать показания по этому поводу?

— Нет, нет и еще раз нет! — вскрикнул Барагозов. — В этом случае я в камере проживу несколько дней — меня убьют!

— Хорошо, к этому вопросу вернемся попозже. Сможешь показать, где могилы убитых тобой девочек в девяносто первом и в девяносто четвертом годах?

— Смогу, наверное, — пожал плечами убийца. — Придется поднапрячь память — все-таки прошло шесть лет.

— А где примерно?

— За Ольховкой, в километрах пяти-шести в густом лесу.

— Насколько глубоко закопал трупы?

— Сантиметров под восемьдесят-девяносто, чтобы собаки и звери не выкопали.

— Может быть, имеются холмики?

— Нет, я землю подровнял и сверху засыпал прошлогодней листвой.

— На вчерашних убитых тобою девочках нет живого места, — играя желваками, проговорил Смирный. — Почему их еще и ножом бил?

— Так не умирали же! — непроизвольно воскликнул маньяк, явно сожалея, что дети оказались такие живучие.

— Гнида! — плюнул Смирный, незаметно массируя свою грудь в районе сердца.

— Послушай, Барагозов, мы заметили одну странную вещь в твоем поведении, — продолжил Овсянников. — За последние шесть лет ты идешь на дело только в грибные годы. С чем это связано?

— Вы это тоже заметили? — усмехнулся задержанный. — В эти грибные годы меня перемыкало конкретно. Увидев маленьких девочек, почти терял сознание от перевозбуждения, я не в силах был совладать собой и, если бы не дочка, с помощью которой разряжался, совершил бы еще больше убийств. А в остальные годы совершенно спокойно относился к чужим детям.

— Ирод! — не выдержав, воскликнул Дмитриев. — Хочешь намекнуть, что тебе сверху предначертано мучить детей? Нет, гад, ответишь по полной!

— Ни на что не намекаю, — угрюмо выронил маньяк. — Рассказываю правду о состоянии моей души.

— У тебя еще и душа есть? — с сарказмом бросил оперативник. — Нет души у тебя — одно гнилое нутро.

Овсянников, сделав рукой знак, чтобы Дмитриев замолк, задал вопрос:

— Когда у тебя появилась тяга к детям? Можешь назвать точный срок?

— В девяносто первом. Тогда я в первый раз трогал дочку.

— Значит, пропавшая в восемьдесят пятом девочка по фамилии Макеева не твоих рук дело?

— Нет, в то время я увлекался только женщинами.

— А пропажа в восемьдесят восьмом году одновременно двух женщин, которые пошли в магазин и не вернулись домой? Имеешь ли ты к этому отношение?

— Да знаю я про это дело, — махнул застегнутыми руками маньяк. — Их фотографии были расклеены везде. Нет, это не мое дело. Они же были пьющие бабы, где-то в компании, наверное, их грохнули. Я вам рассказал все свои убийства, больше мне добавить нечего.

— Пока на этом закончим, — распорядился Смирный и приказал Дмитриеву: — Веди задержанного в свой кабинет, и пусть он напишет собственноручно то, что сейчас рассказал нам. Потом отведи его в прокуратуру, чтобы допросил следователь и вынес постановление о задержании.

Когда оперативник увел Барагозова из кабинета, Смирный, волнительной походкой прохаживаясь по кабинету, выронил:

— Первый раз в жизни хочется плакать: громко, навзрыд, никого не стесняясь, как во времена детства.

— А я уже плачу, — проговорил Овсянников, — но слезы мои падают внутрь меня. Все смерти этих детей на моей совести, что не смог вовремя изобличить убийцу.

— Да и на моей тоже, — грустно изрек Смирный. — Но надо признать, что были и объективные причины, из-за которых маньяк так долго гулял на свободе. Если бы эти… Демченко и его шушера не убили девушек, кто его знает, может быть, мы пресекли кровавые похождения этого упыря еще тогда, когда он только разворачивался.