Нельзя уйти. Нельзя остаться

Витёк не был буйным, но во время запоя спал, максимум, часа три. Потом просыпался и начинал шарахаться по тёмной комнате, в поисках выхода, тыкаясь с перепоя то в стену, то в шкаф, а то заваливаясь на спящего Сашку. Прошвырнувшись по общаге и не найдя желающих присоединиться к задушевной беседе, он возвращался с новой бутылкой и продолжал пить в полном одиночестве, бубня что-то нечленораздельное себе под нос. И уснуть Сашке удавалось только под утро, когда сосед вырубался и падал со стула или умудрялся добраться до кровати.

Жить в таком режиме было муторно, но Витёк не поддавался никаким мерам воспитания и оставалось только ждать, когда его выпрут за неуплату. Тем более, что с очередной работы уже турнули, а во всей пятиэтажке не осталось тех, кому он не был должен.

Жизнь в общежитии начинала бурлить вечерней суетой, когда Сашка спустился в холл и наткнулся на Аллочку, закрывавшую дверь парикмахерской на замок. Попытка пройти молча не увенчалась успехом, потому что стоило мужчине выйти на улицу, как женщина окликнула его на ступеньках:

— Сашенька, а ты мне ничего сказать не хочешь?

Он остановился и дождался, когда Алла спустится вниз:

— А тебе не кажется, что я уже всё сказал и не один раз?

Уличный фонарь осветил женское лицо, подчеркнув крайнее удивление и лёгкую обиду на губах:

— И что? Нам теперь и парой слов перекинуться нельзя?

— Парой слов? Можно. Читай по губам — забудь, как меня зовут! Всё, разговор окончен.

Аллочка сделала вид, что не заметила раздражения в голосе мужчины и подхватила под руку, когда тот развернулся и пошёл прочь:

— Сашенька, а ты же на остановку? А можно я с тобой?

— Алл, тебе до дома – десять минут. Так что, шла бы ты…пешком.

— Ага, знаешь по темноте как страшно одной идти? Может ты меня проводишь? А я тебя ужином накормлю.

Сашка остановился, понимая, что назойливость бывшей любовницы не закончится никогда, если он и дальше будет слушать свою совесть, поэтому отцепил женские руки и криво усмехнулся:

— Аллусик, тебя если кто и не знает, так это щенки, которые вчера в подворотне родились. А остальных что бояться? Ты же профессионал. Если по стрижке не узнаешь, так на вкус вспомнишь.

— Саш, ну зачем ты так?

— Алл, а как ещё с тобой? Мы точку поставили три с лишним месяца назад, а ты что творишь?

— Ну я же по дружбе, помочь хотела.

— А в штаны ты ко мне тоже, по дружбе лезла? Так зачем тогда все эти прелюдии с ужином? — он зло ухмыльнулся и потянул ремень, делая вид, что расстёгивает пряжку на своих джинсах, — Давай прямо здесь? Тебе же пофигу – где, когда и с кем! Вот только засада – «агрегат» у меня один. Для «многостаночницы» маловато будет. Но ты не переживай. Народ у нас тут добрый, быстро на подмогу прибегут.

Аллочка застыла в растерянности, но в следующий момент слёзы покатились по щекам, губы задрожали, и она рванула в противоположную сторону. Худенькая фигурка с болтающейся около земли сумкой, мелькнула в освещённых окнами квадратах на тротуаре и растворилась в темноте, выкрикивая ругательства, вперемешку с рыданиями.

Сашка сделал пару шагов, в попытке догнать и успокоить, но развернулся и отправился на остановку, ругая себя за то, что перегнул палку и обидел Аллочку сильнее, чем хотел.

Центр города встречал прохожих разноцветной неоновой иллюминацией и подсветкой рекламных баннеров, создавая помпезность, на манер больших мегаполисов. Но переполненные мусором урны, разбитый асфальт на тротуаре и остатки грязного снега напоминали о том, что иллюзорная роскошь превратится в обычную серость, как только первые предрассветные всполохи окрасят небо.

Некогда молодой рабочий город с несколькими градообразующими предприятиями, теперь был похож на старика, которого никто не торопился лечить, а заворачивал в разноцветный фантик и посыпал блестящим конфетти.

Прогресс двадцать первого века наступал неровной бахромой, поэтому не было ничего особенного в том, что на одной стороне улицы томились иномарки, ожидая своих хозяев, тусующихся в элитном ночном клубе и ресторане. А напротив скучали «бомбилы» и резвилась толпа молодёжи, накрыв алкогольную поляну на капоте ржавой «копейки».

Каждый отрывался от реальной жизни так, как позволяло содержимое кошелька и плотность серого вещества в черепной коробке. И Сашка, спускаясь в полуподвал с кричащей вывеской «Цезарь», был настроен на ту же волну. Организм требовал полного расслабления, а мозг – отключки.

В конце лестницы изнывал от скуки амбал двухметрового роста и пускал дымные кольца в воздух, затягиваясь так сильно, что треск тлеющего табака разносился по узкому проходу. Увидев Сашку, охранник изобразил подобие радости, и гладко выбритая черепушка сверкнула в свете настенного плафона:

— О, товарищ подполковник! Давненько Вы у нас не были. Снова в строю?

— Здорово, Кирюх, — Сашка остановился и протянул руку, — Пока на задворках. Встреча личная нарисовалась с бывшим сослуживцем. Кстати, вроде как постоянный гость тут. Не слышал?

— А кто такой?

Сашка описал внешность Шелудякова и вопросительно посмотрел на охранника, который наморщил лоб, почесал затылок и произнёс задумчиво: