Нельзя уйти. Нельзя остаться

— Соня, а можно я потуплю? Ничего не понял.

— Я решила, что буду ночевать здесь, с папой, только когда ты будешь на смене.

От такой новости сердце заколотилось, и Сашка сел:

— Ты будешь жить дома?

— Да, но, если ты переедешь ко мне. Одна я там не смогу.

Он улыбнулся и пошутил:

— Ты хочешь нанять охранника? Сонечка, но это тебе выйдет слишком дорого.

Голос в трубке рассмеялся:

— А дорого - это сколько?

— Все бессонные ночи, что будут впереди.

И нежная страсть укутала тёплым покрывалом не только его самого, но и голос на том конце.

Соня вздохнула, помолчала, а потом прошептала:

— Я согласна.

Всего два слова, но сказанные так, что Сашка готов был послать всё к чертям и рвануть пешком, за сто километров. Выдернуть Софью из тоскливых стен реабилитационного отделения пансионата, обрушиться огненной лавой и целовать желанные изгибы до одури, до глухого стона и белых пальчиков, вцепившихся в простыню…

Только все эти порывы могут бушевать сколько угодно и подстёгивать чувства, но рабочие сутки не испарятся сами по себе. Поэтому электронный часы на стене продолжили моргать зелёным огоньком и отсчитывать часы до пересменки.

А где-то шумел вечерний проспект, освещённый безмолвными фонарями, и по тротуару сновали люди. Все куда-то торопились, глядя себе под ноги и вперёд – туда, где что-то маячило, ждало, привлекало. И Сашка привык, за последние десять лет, не отставать от всех. Но выйдя через запасной выход на улицу, покурить, нечаянно посмотрел на небо и сердце замерло.

Проснувшиеся звёзды сверкали на чёрном полотне, как бриллиантовая россыпь. И даже не их красота удивила и привлекла так, что он забыл про тлеющую в руке сигарету, а сам факт того, что это происходило сейчас над его головой и было всегда, но он этого не видел. И неважно, сколько пройдёт столетий, какое поколение людей будет торопливо бежать по тротуарам, и какие автомобили будут рассекать городские улицы. Небо, лишь это небо и звёзды останутся безмолвными свидетелями того, как стремительно тает время, что дано человеку от рождения до ухода в вечность.

А сколько уже часов, месяцев и лет своей жизни он потратил впустую, считая, что всё еще впереди? И сейчас, опять отталкивает мысль о том, что Соня – это то настоящее, о чём мечтал в глубине души. Ради чего? Кто сказал, что счастье в новой жизни несовместимо с ответственностью за детей? А деньги? На то они и деньги, чтобы их зарабатывать.

Сафронов бросил истлевшую сигарету в урну и поёжился. Ветер крепчал и небо на горизонте заволокли тучи, торопливо пряча от посторонних глаз секреты Вселенной. Он громыхнул металлической дверью, повернул ключ и пошёл в кабинет охраны, желая счастья и здоровья коммунальщикам, которые решили, что пора уже в офисных зданиях отключить отопление.

В небольшой комнате с трудом помещалось рабочее место начальника, обеденный стол и потрёпанный жизнью диван, на котором можно было поспать одному из смены. Сашка ждал, пока согреется кипяток и тупо созерцал цветной плакат на стене. Мужик, с заклеенным ртом и связанными руками, смотрел себе под ноги, где красные буквы призывали охранника: держать язык за зубами, а руки в кармане. И для Сафронова это значило лишь то, что он должен оставаться спокойным, когда хочется вернуть звуковую волну ударной.

Чайник быстро забурлил, клацнул кнопкой и горячий пар рванул из носика, довольный тем, что в прохладную погоду стал незаменимым союзником.

Кипяток плюхнулся в кружку, а ложка зазвенела по керамическим стенкам, размешивая растворимый кофе. Видимо, телефон решил добавить разнообразия к звукам и ожил, надрываясь вибрацией и семафоря синим экраном. Мужчина нажал зелёную кнопку и прижал трубку к уху, подняв кружку к губам. Но рука зависла в воздухе, а брови выгнулись дугой, потому что в динамике раздался женский голос:

— Здравствуй, Сашенька.

— Алла? И какого перхлората ты звонишь?

— Просто. Подумала, вдруг ты уже телефон включил.

— Номер новый?

— Да, решила вот сменить.

— И?

Он взял кружку и пошёл в холл. Пар так призывно манил горячим напитком, что рот наполнился слюной, а по телу пробежала мелкая дрожь, намекая на желание согреться изнутри. Но кружка встала на полированную поверхность стола и замерла в ожидании, потому что из трубки полилось жалобное нытьё:

— Сашенька, мне так плохо!

Аллочка захлюпала, заливаясь слезами и Сашка вздохнул, усевшись на стул:

— По какому поводу водопад? Ты пьяная что ли?

— Немного, чтобы расслабиться. Саш, а можно я к тебе приду?

— Немного? Ну да, я так и понял. Алл, что тебе надо?

— Я беременная!

Динамик разразился скорбным рёвом, вперемешку с подвываниями, и Сашка слегка отстранил телефон от уха, сморщившись. Дождался благоприятной тишины и рассмеялся:

— И чего ревёшь?

— А что мне, радоваться, по-твоему?

— Как по мне – да. Это же ребёнок, а не сифилис.

— Уж лучше сифилис. Его вылечить можно.

— Тебе видней.

— Стебёшься?

— Алл, а чего мне не стебаться? Ищи счастливчика и бери за жабры. Ты дама предусмотрительная, значит предполагаешь, с кем такой казус незащищённый приключился.

Он всё-таки отхлебнул кофе, на что в трубке раздался прерывистый вздох: