Нельзя уйти. Нельзя остаться

Софья резко подняла голову, приоткрыла глаза и сонно улыбнулась:

— А ты чего здесь?

— Сменщик только явился. Решил забежать, перед тем, как отсыпаться ехать. А тут, смотрю, спящая царевна. Ночью совсем не спала?

— Папе было плохо. Пришлось на искусственную вентиляцию перевести.

Он поднялся и хотел уже подойти, но Соня сама вышла из-за стола и прижалась к нему, обняв за торс:

— Саш, я так боюсь. Знаю, что этот момент наступит, хочу быть готовой, но не могу. Не получается.

Их объятие отразилось в стеклянных дверцах шкафа для документов, одна из которых, видимо так смутилась, что отщёлкнулась от магнитного замка и приоткрылась.

— К этому невозможно подготовиться. И будет тяжело, как бы ты ни старалась. Это придётся пережить. Больно, но придётся.

— Скажи, что ты будешь рядом, когда…

— Сонечка, я не могу обещать. У меня есть обязательства, и в любой момент…

— Спасибо, что предупредил. Не переживай, я справлюсь.

Испуганный взгляд, смешанный с холодом, взметнулся на него так резко, что каштановый водопад волос на мгновение превратился в облако. Она освободилась от мужских рук, вернулась в кресло, рванула подставку клавиатуры и клацнула по клавише, делая вид, что появившийся документ на экране, заботит её больше.

— Сонь, прекрати. Ты сначала не даёшь мне договорить, а потом надумываешь себе, бог знает, что.

Он сел на стул и провёл устало ладонью по лицу, а когда открыл глаза, увидел насмешку в голубой радужке и скривившиеся в ухмылке губы:

— А в твоих словах может быть какой-то другой смысл? И сколько времени ты отвёл нашим отношениям?

— Я прошу, остановись. Мы оба не выспались и на нервах. Давай отложим разговор…

— Я не думаю, что нам есть что обсуждать.

— Сонь, прекрати, я тоже не железный. И у меня тоже есть проблемы, которые… — Он встал и подошёл к ней, намереваясь по привычке успокоить разгоравшуюся истерику. Но Соня резко убрала его руки, сорвалась с места и отвернулась к окну:

— Вот и решай свои проблемы! Я тебя не просила со мной возиться.

— Ты сама понимаешь, что говоришь?

— А это уже не Вам решать, что мне говорить в своём кабинете, а что нет! Развелись советчики. Каждый суслик в поле – агроном. Не смею Вас больше задерживать, господин охранник!

У Сашки закипело всё внутри, он нахмурился и ответил в тон:

— Значит, охранник, да? Хорошо. Если Вас не затруднит, то оставьте мои вещи сменщику, Софья Сергеевна.

Дверь грохнула с такой силой, что пыль от осыпавшейся штукатурки, казалось, тянулась за ним до самого выхода на улицу.

Он шёл быстрым шагом на остановку, не понимая, осталась ли хоть одна мысль в расплавленном сером веществе. Не имея привычки курить на ходу, затягивался; не успев выпустить дым, закашливался. Выбрасывал сигарету, но прикуривал вновь. И даже ругаться мысленно не мог, потому что не понимал, что произошло.

Нужно было вернуться в общагу и заставить себя уснуть, но как это сделать? Как можно спать с таким ураганом внутри? Серый взгляд зацепился за вывеску продуктового магазина, и бутылка сорокаградусного снотворного легла удобно в руку. Как граната. Оставалось только выдернуть чеку, забыться сном и пусть весь мир катится к чертям! И если он даже пожалеет об этом, то это будет завтра.

А сейчас – двадцать метров до забытья, которое так необходимо, чтобы сердце не остановилось, а мозг не взорвался.

Трубка завибрировала в кармане, он ткнул, не глядя, прижал к уху и рявкнул:

— Слушаю!

— Сафронов, ты очумел? Чего орёшь?

— Маш, что тебе надо?

Голос жены в трубке пошёл в наступление и закричал:

— Мне? Это ты скажи, что тебе надо? Я, кажется, запретила с детьми общаться, пока…

И Сашка ответил ей в тон, не сдерживая всё, что накопилось за последнее время:

— Значит так, слушай меня сюда, дорогая моя официальная жёнушка! Я буду со своими детьми общаться тогда, когда этого сам захочу! А будешь настраивать их против меня и всякую ахинею нести, сам тебя родительских прав лишу и сына с дочкой заберу. Поняла?

— Ты совсем озверел, что ли? Почему не сказал, что телефон включил?

— Да потому и не сказал, чтобы голос твой не слышать. Вот сейчас, в эту минуту, что тебе надо?

— А почему в общаге не живёшь? Дожил, Сафронов, на тебя даже любовница жалуется! Думаешь, нашёл очередную бабу, можешь мне условия ставить?

— А вот это тебя вообще не касается, потому что баба - это ты! Жаль, что понял это поздно!

Он ткнул на красную кнопку, сунул телефон в карман и рванул входную дверь общежития. Две минуты лестничных проёмов. Коридор общаги и привычный бедлам в комнате. Витёк мается с похмелья, поэтому получает купюру и сваливает.

Поставил бутылку на стол. Снял куртку, разулся и плюхнулся на кровать с голым матрасом, уткнувшись в подушку, которую хотелось кинуть на пол и отпинать. Но вместо этого встал, открутил крышку на бутылке и перевернул горлышко в рот. Сморщился, занюхал рукавом форменной куртки и чертыхнулся. Потому что внутри горела противная обида – непозволительная слабость, от которой зло разгоралось ещё сильнее.