Немец

Лишь только странная процессия отошла шагов на сто, Зигфрид предпринял попытку завести разговор с водителем бронемашины, который вылез из кабины проветриться. Спрыгнув на землю, Зигфрид стянул зубами шерстяную варежку, извлек из кармана пачку сигарет, закурил, протянул пачку водителю:

— На, покури, так ждать веселей. Это у тебя за что?

Зигфрид показал пальцем на красующийся на левой стороне мундира солдата посеребренный нагрудный знак Nahkampfspange — «За ближний бой» — в виде связки дубовых листьев.

— Спасибо за сигарету, — ответил солдат, аккуратно доставая из протянутой пачки аппетитную белую трубочку. — В общем-то, ни за что. Просто целый месяц провел на передовой и пару раз был в русских окопах. Холодно сегодня…

Солдат нервно застегнул шинель. Да, было что-то в нем не совсем привычное. Вроде человек бывалый, фронтовик. И знак даже есть. Но Зигфрид готов был поклясться, что если этот парень и воевал, то уж точно на каком-то другом фронте. Потому что видом своим и поведением он никак не походил на простого фронтовика — бывалые это чувствуют за версту.

— Холодно, — повторил солдат и вроде бы даже приветливо посмотрел на Зигфрида.

Тут только стало заметно, что у парня здоровенный кровоподтек на лбу.

— Ну ты даешь! — Зигфрид усмехнулся, затягиваясь привычным солдатским табаком. — А что, вчера было тепло или позавчера? Ну, ладно, не обижайся, просто эта зима, снег… Такое ощущение, что тепло уж никогда больше не будет.

— Да, разве что опять в кабину залезть… Там пока еще тепло. Герр гауптман, полезайте в кабину, а мы уж после вас по очереди будем греться.

— Что ж, мысль здравая, солдат. А что у тебя с головой, ранили?

— На самолете полетал, господин капитан, долго рассказывать, в общем.

— Ну, раз долго, так и не рассказывай.

— А про русские окопы тоже не будешь рассказывать? Мне вот очень интересно, как они в рукопашном, легко их одолеть или не очень? — подал голос Зигфрид.

Солдат сделал вид, что не слышит вопроса.

Через минуту капитан уже дремал в кабине бронемашины. Рядом с ним сидел водитель. Зигфрид покорно мерз снаружи в качестве часового, планируя после, когда придет его очередь, отогреться от души.

…Он бросил взгляд в сторону леса, увидел вдали справа кладбищенские кресты и невольно отвернулся.

«И почему люди так боятся кладбищ в темноте? Все это предрассудки, — рассуждал Зигфрид. — Ночью боятся нечистой силы, да и днем не лучше: человек тут же поневоле представляет, что и после него этот снег не исчезнет, кто-то вновь будет, например, сторожить проклятый бронетранспортер, а он будет валяться в земле, никому не нужный, забытый, некрасивый. Черт возьми, все умрем. Только бы не здесь, а ближе к дому. Нет, еще лучше — дома, в постели, лет в 90 минимум, не жалея ни о чем. А пока я бы не отказался лечь под одеяло с девчонкой…»

Зигфрид тяжело вздохнул и потянулся за сигаретами.

Стало совсем холодно. Уже минут тридцать он охраняет бронетранспортер. Все силы вытянул безжалостный русский мороз! Пора проситься в тепло.

Зигфрид отметил про себя, что сегодня в голову лезут непривычно сложные мысли. В последнее время ни о чем существенном не думалось. Просто сидишь, прижимаешь к себе автомат, разглядываешь его — затвор, магазин, мушку — мыслишь: «Вот затвор, магазин, сапоги мои. Снег». И даже уже не тоскливо, как раньше. Впрочем, этим страдает чертов романтик Ральф.

«Да… Привыкли мы вот так жить. Все время вместе. Война кончится, будем друг друга вспоминать и скучать. Я, конечно, сразу женюсь, причем сейчас мне абсолютно все равно, на ком… Лягу с женой на широкую кровать с пуховыми подушками да и… назову ее по ошибке Ральфом…»

Мысли эти неожиданно принесли покой и тепло душе Зигфрида. Он вопреки всему поверил, что придет время и его война действительно кончится. И тогда он заживет опутанной утренней негой жизнью, пахнущей травой, пивом и свежим хлебом. Только что испеченным, теплым хлебом…

«А вот почему бы нет? Чего только не бывает в жизни. Отец с войны пришел? Пришел. Бывают чудеса», — подумал Зигфрид.

И в тот же миг что-то взорвалось в груди.

Всем своим существом ощутил он сильнейший удар. Сначала решил, что бронетранспортер попал в аварию. Потом показалось, что он спит и видит сон. Неожиданно пропал холод. Ушли мысли. И тут же случилось невероятное: Зигфрид поднялся с железной скамейки в кузове и воспарил над полем. Зачарованный, он ясно увидел сразу весь лес и подивился, какой он все-таки огромный — ни конца, ни края не видно. Огляделся по сторонам, воспаряя все выше и выше, обратил внимание на тусклые огоньки там, где рваным полумесяцем раскинулась деревня Хизна. Зигфриду было до безобразия легко и весело.

Он, наверное, даже не понял, что убит.

Только капитан задремал, пригревшись в кабине, как за спиной раздался сухой неприятный треск, а за ним покатилось от леса в поле эхо. Выстрел. Партизаны. Или русские регулярные войска подошли?

— Эй, рядовой, что там происхо…