Немец

— Нихт шиссен! — смеясь, воскликнул его товарищ в тот момент, когда кейс в очередной раз с громким звуком брякнулся на пол.

— Не ори, дурак, — будто бы протрезвев на секунду, зашипел тот на него и с тревогой посмотрел в сторону будок с «полицаями».

Антон был уже совсем близок к заветным стеклянным будкам. В одной из них сидел рыжеволосый парень, колоритный до чрезвычайности, с оттопыренными ушами, веснушчатый, в маленьких круглых очках.

«Каску бы ему и рукава закатать, — невольно подумал Антон, — и можно в кино про войну сниматься — чистый “фриц” или “ганс”».

Война закончилась десятки лет назад, а в народе до сих пор живут все эти неприятные ассоциации. А тут еще очередь из внуков и внучек победителей, которые вынуждены безропотно отвечать на вопросы внуков и внучек побежденных и находиться в их власти, пусть недолго, каких-то несколько минут, расплачиваясь за желание провести в этой стране неделю-другую.

— Гутен таг. Какова цель вашего визита в Германию?

— Октоберфест…

— А, Октоберфест, гут.

Рыжий офицер шлепнул в паспорт штамп, подтверждающий пересечение границы, и даже улыбнулся, как мог.

Хорошо, что в этот раз Антон вел себя хитрей, чем в первую поездку в Германию. Тогда, проходя «границу», он честно признался офицеру, что приехал на немецкую землю «по бизнесу». Немец тогда заметно напрягся, стал расспрашивать, что за бизнес такой, как партнерская фирма называется, и так далее. Спросил, как зовут директора. Антон был после самолета не совсем трезв, но исконно германскую фамилию директора вспомнил сразу, так как был типичным представителем поколения сериала «Семнадцать мгновений весны», раскрутившим в СССР самые ходовые немецкие имена и фамилии.

Отель «Кемпински» находился на территории аэропорта. Пять минут по красивым галереям с магазинами и кафе, а потом надо пройти через площадь между терминалами, подняться по лестнице, и вот уже перед тобой искусственные пальмы, подпирающие стеклянный свод грамотно спроектированной современной гостиницы. Еще у стойки регистрации Антон позволил себе мысли о здешнем пиве вайхенштефанер, обладающем неповторимым, божественным вкусом, и традиционных мюнхенских колбасках — вайсвюрсте — со сладкой горчицей, разумеется.

Через двадцать минут он сидел в лобби-баре, в красном крутящемся кресле, попивал пиво, поглядывал на экран телевизора и, в предвкушении апогея нехитрого человеческого счастья, ожидал кастрюльку с колбасками. Отсюда, из мягкого мюнхенского вечера, Москва показалась необычайно далекой, хотя лету до нее всего каких-нибудь три часа. Немцы преимущественно общались друг с другом полушепотом, и Антон наслаждался возможностью привести в порядок собственные мысли. Это ему нравилось. Но радость продолжалась ровно до того момента, как он — нет, даже не увидел — почувствовал соотечественника, неотвратимо приближающегося к столику.

— Русский? Привет.

На Антона смотрели славянские глаза, обладателю которых было около сорока.

— Российский. Здравствуйте.

— Сразу видно — свои. Присяду?

— Ну, садитесь, конечно…

Парень отодвинул от стола металлический стульчик, сел, оглянулся в поисках официанта.

— К тебе подходили уже?

— Подходили.

— Ясно… Я не мешаю? Нет? Хорошо. А то тут совсем не с кем поговорить, а спать пока неохота. Я в командировке. Еще три дня здесь. Завтра, может, поеду на Октоберфест. Хотя херня все это — кругом немцы, бухие все, грязь. На что там смотреть? И по деньгам… Че там дадут? Ну, курицу или бутерброд к пиву, на выбор, за семь евро. Стоит так же, как в любой пивнушке. Ты на Октоберфест приехал?

С самого начала этого нелепого разговора Антону показалось, что он своего нежданного собеседника уже где-то видел. В наружности парня не было ничего примечательного, ничего отталкивающего — обычный российский мужичок, с советской психологией, крепко сбитый, разговорчивый, — но на активное общение его вид почему-то не провоцировал. Что-то чуждое было в этом человеке. Этакое залихватское всезнайство, замешанное на панибратстве с первым встречным.

Но человек задал вопрос, и отвечать надо.

— Нет, не на Октоберфест. Ты же сам говоришь, делать там нечего. Я тоже тут по работе.

Антону пришлось перейти на «ты». Он не любил переходить на «ты» вот так запросто. Коробило, когда в иных друзьях его, причем почему-то в ресторанах, при общении с официантами просыпалось это невесть откуда бравшееся купеческое: «Значит так: принеси-ка мне это, подай то; ты, вообще, поставь тут че-нить…» и тому подобное. Но с этим фруктом, портившим его тихий вечер в аэропорту, иначе нельзя. Раз уж «свои», надо на «ты»…

Подошел официант. Принес колбаски. Парень оживился:

— Так, это что? Колбаски. Ага. Слушай, смотри сюда, мне вот тоже цвай вюрсте унд бир, цвай бир, — и уже обращаясь к Антону: — Понимает…

Официант кивнул и удалился.

— Точно понимает. Гитлер капут, — неожиданный собеседник являл собой полную непосредственность.

— Тут с этими «капутами» осторожней, — поморщился Антон. — Они не любят. Переживают очень многие. Война для них вроде национального позора до сих пор, у них даже канцлер…