Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания

Отношение к нам изменилось после так называемой революции Керенского. Это была вторая революция, которой я был свидетелем. Когда Керенский, которого мы до этого знали как болтуна-идеалиста, после тяжелых неспокойных дней встал у руля, было санкционировано послабление существовавших строгих правил времен царизма. Это наивное Временное правительство, состоявшее из, наверно, желавших блага, но слабых людей, резонно полагало, что человеку должна быть предоставлена свобода. Из этих соображений были отменены многие антинемецкие постановления, или, по крайней мере, их не стали придерживаться столь строго. Эта мягкость, стремящаяся опираться на благородные инстинкты человека, вскоре привела к общему упадку и разложению, которого не могли остановить бесконечные восторженные речи и манифестации. Фронт постепенно распался и позволил созданному в Петербурге параллельному коммунистическому правительству605 спокойно подготовить свержение правительства Керенского. И вскоре случилась третья революция, которая перевернула с ног на голову все, что существовало до сих пор.

В многодневных тяжелых сражениях в Москве сторонники нового порядка были побеждены. Мой племянник Георг, сын моей сестры Иды606, который тогда был студентом, также был среди молодежи, защищавшей Кремль. Он тогда особенно отличился, дни напролет его искали по всей Москве и уже оплакивали как пропавшего. Но позже выяснилось, что он бежал из города и, преодолев много трудностей, вступил в ряды Белого движения.

У нас в Москве в дни сражений было очень тревожно. В нашем доме, где жили 350 жильцов, мы организовали постоянные посты, которые служили больше для успокоения, потому что при серьезном инциденте они не смогли бы противостоять насилию. Но из‐за шальных пуль и в нашем доме были потери, и прошло довольно много времени, пока в Москве вновь установилось внешнее спокойствие. Но потом начал бушевать террор, преследовавший и безжалостно уничтожавший всё и вся, что могло хоть сколько-то казаться опасным для сторонников Ленина. Все, кто как-то участвовал в публичной или партийной жизни, если им не удалось вовремя бежать из Москвы, преследовались, попадали в заключение.

Мы не были обременены в этом отношении, и в основном нам вначале нечего было особо бояться, конечно, кроме опасностей, которые несла с собой такая неразбериха, создаваемая массой, чаще всего необразованной и жестокой, нежданно ставшей свободной в своих проявлениях.

Во всех направлениях шла организация каких-то структур. В жилых зданиях возникали домовые комитеты, в нашем доме председателем такого комитета был я, на фабриках тоже было создано подобие комитетов. На беспрерывных заседаниях работодатели и работники обсуждали все касающееся производства, за этими подготовительными шагами последовало образование государственных трестов, и мы постепенно осознавали, куда это ведет: к национализации всей жизни. Однако нам потребовалось некоторое время, чтобы осознать это и то, что мы, по необходимости, неосознанно участвовали в принятии нужных для этого мер. Сначала крупных помещиков, которых под объявленным правительством лозунгом «Земля крестьянам!» выгнали из их владений, затем последовало изъятие собственности у зажиточных крестьян, и под конец вся земля всех крестьян была отнята и национализирована.

То же произошло и с фабрикантами. Фабрики были национализированы, банки – тоже, все сейфы были вскрыты и их содержимое отнято у владельцев. Потом настала очередь квартир. Их замеряли и каждому оставляли лишь несколько метров площади, остальная насильственно изымалась из пользования для заселения в нее чужих людей. При этом все шире разворачивался террор, делая жизнь невыносимой. На первых порах этого коммунистического строительства был заключен Брестский мир с Германией607, и в Москве ожидали посла, барона фон Мирбаха608. На него и на немцев в целом возлагали большие надежды; мы, как и многие русские, ожидали, что коммунизм, который находится у власти, будет повержен. И немцы, наверно, имели такое намерение, поскольку испробовали все возможное, чтобы найти политическую силу в России, готовую двинуться за ними и при их поддержке создать буржуазное правительство.

Но в этом отношении политические партийные силы в России оказались совершенно непригодными. Никто не хотел открыто выступить против Антанты и пойти навстречу пожеланиям народа. Но, очевидно, была еще надежда на Белую армию и вера в то, что при поддержке Антанты она победит большевизм и сможет поставить у руля на прежней основе чисто русское правительство. Эта несостоятельность стоила русскому народу и всему миру много крови и горя, а Германию лишила возможности помочь русским освободиться от большевизма. Сами члены партий потом сбежали за границу, оставшийся народ вынужден был претерпевать ужасающие страдания и страшные последствия глупостей, которые привели к тому, что из‐за нищеты и пропаганды этот в целом умный и добродушный народ пришел к нынешнему состоянию, непонятному каждому культурному человеку