Немецкий дом

Тот, не реагируя, двигался, как заводная железная игрушка Штефана. Арлекин. Хотя новая юбка была такой узкой, что не позволяла делать большие шаги, Ева заторопилась, как могла. Кон тем временем уже пробирался между припаркованными машинами. Ева почти догнала его. И тут – за секунду до того, как Еве схватить его за рукав, – он сделал шаг вперед, на проезжую часть, в самый поток, как будто в шумную реку. Послышался удар, и белая машина смела Кона капотом. Он отшатнулся, развернулся и мешком упал лицом вниз. У Евы ненадолго потемнело в глазах, она сама чуть не упала вместе с ним, однако сумела на коленях подползти к нему и трясущимися руками перевернула на спину. Машина, под визг тормозов проехав несколько метров, остановилась. Загудели другие машины, некоторые водители опускали стекла и начинали ругаться, так как им приходилось теперь объезжать. Они не видели человека на обочине. Кон был бел лицом, глаза закрыты. Ева провела ему рукой по лбу.

– Господин Кон, вы меня слышите?.. Эй, откройте глаза… Вы меня слышите?

Ева взяла старческую руку, поискала пульс, но слышала только собственное сердце. Кто-то опустился рядом с ней на асфальт. Давид.

– Что случилось?

Давид приподнял Кону голову. Тем временем из белой машины вышел еще совсем молодой человек, начинающий водитель, и, подойдя к ним, в ужасе посмотрел на бородатого старика, который находился без сознания.

– Он умер? О Господи, вот это удар! Я тут вообще не виноват.

Из уголка рта на буйную грязную бороду вытекла маленькая струйка крови. Ева поднялась, отошла на несколько шагов, оперлась правой рукой на багажник одной из припаркованных машин, а другой, в которой все еще была шляпа, сдавила живот. Со стороны могло показаться, что она после представления раскланивается перед публикой, но ее несколько раз вырвало на асфальт. Оказавшийся рядом Давид протянул ей носовой платок. «Бумажный. Типичный янки, – прыгали мысли Евы. – Ах нет, он же канадец». И Давид в первый раз тепло на нее посмотрел.

Через двадцать минут машина «Скорой помощи» с синей мигалкой и завывающей сиреной пробралась сквозь дневной поток машин к дому культуры. Вокруг на улице собралась небольшая группка людей. Некоторые перешептывались, какая, дескать, вонь, наверняка бродяга. Да к тому же пьяный. Полицейский со смехотворно маленьким блокнотиком беседовал с начинающим водителем, который только качал головой. Другой полицейский отгонял репортеров с фотоаппаратами – те с горящими глазами повыскакивали из дома культуры. Ева снова опустилась на колени перед Коном и взяла его за руку – безжизненную, холодную. Она не заметила, что прямо за ней стоит главный подсудимый с лицом хищной птицы и строго смотрит на Кона.

– Улица для того, чтобы по ней ездить, – сказал он жене, нос которой под шляпкой казался еще острее. – А здесь нужно сделать переход.

Возле них остановилась «Скорая помощь», сирена смолкла, и Ева беспомощно наблюдала, как врач быстро осмотрел Отто Кона, а потом два санитара торопливо понесли его на носилках в машину.

– Насколько это серьезно? – спросила она у врача.

– Посмотрим.

– Можно я поеду с ним?

Врач бросил на Еву мимолетный взгляд.

– А вы кто? Дочь?

– Нет, я… я не родственница.

– Тогда, простите, нет.

– Куда вы его везете?

– В городскую больницу.

Санитар захлопнул двери. Машина отъехала и скоро исчезла из вида, только сирену еще было слышно довольно долго. Люди разошлись. Давид продиктовал полицейскому с маленьким блокнотиком домашний адрес Кона, после чего тот обратился к Еве:

– Вы были свидетельницей?

Он записал имя Евы, и она заявила, что Кон сам виноват в случившемся. В этот момент мимо с грохотом проехал грузовик. Полицейский не разобрал ее слов, и ей пришлось повторить:

– Он сам явился виновником аварии.

Полицейский поблагодарил ее и отошел к коллегам. Ева заметила, что все еще держит в руках черную шляпу.

* * *

После обеденного перерыва, во время которого, словно по тайной договоренности, никто не заговаривал о несчастном случае, Ева переводила поляка, который был капо в камере хранения. Старик показал, что у прибывавших в лагерь немедленно отбирали все вещи и за пять лет там скопилось множество денег, украшений, шуб, ценных бумаг. Он помнил огромное количество цифр, и хотя числа было первое, что она выучила по-польски, Еве пришлось сосредоточиться, чтобы не наделать ошибок. На время она забыла про Кона, но войдя около шести в квартиру на Бергерштрассе, положила черную шляпу в прихожей на вешалку и тут же, не снимая пальто и не включая в прихожей свет, прошла к телефону и в полумраке набрала телефон городской больницы. Ожидая соединения, она заметила на полу у двери в гостиную маленькую блестящую лужу. Пурцеля нигде не было видно, он не выбежал, как обычно, поздороваться с ней. На другом конце провода раздался приятный женский голос:

– Городская больница. Приемный покой.