Немецкий дом

Ева пыталась не думать о Юргене. Она продолжала следить за ходом процесса, покупала газеты и так узнала, что исследование доказательств окончено. После обвинительных речей обвинение потребовало пожизненного заключения для четырнадцати подсудимых. В том числе для чудовища, для так называемого «укольщика», а также медбрата, аптекаря и главного подсудимого. Защита же требовала оправдания, прежде всего для тех, кто принимал участие в селекциях. Еве пришлось несколько раз перечитать одно место, чтобы понять, что же сказал Братец Кролик: эти люди однозначно нарушали приказ об уничтожении и благодаря селекции спасли очень много человеческих жизней. Кроме того, пошло в ход и «вынужденное исполнение противоправных приказов»; подсудимые были солдатами и действовали в рамках действующего права. В заставленной мебелью общей гостиной пансиона Ева посмотрела по телевизору интервью с генеральным прокурором. Тот говорил: «Уже несколько месяцев прокуроры, свидетели, зрители ждут от подсудимых хоть одного человеческого слова. Воздух стал бы чище, если бы прозвучало наконец человеческое слово, но оно не прозвучало и уже не прозвучит».

* * *

В день вынесения приговора Ева стояла перед зеркалом в своей комнате и медленно застегивала пиджак. Позади нее фрау Армбрехт нервно проходилась по мебели своей любимой метелкой для смахивания пыли и спрашивала:

– Ну и что вы думаете? Что они получат? Там ведь только пожизненное! Навечно в тюрьму. Или нет?

Фрау Армбрехт замерла и с тревогой посмотрела на Еву в зеркало. Когда Ева только въехала в пансион, хозяйка спросила у нее про черную шляпу, которую та положила на одну из полок:

– Вашего отца?

И Ева рассказала ей про Отто Кона. И других.

Сейчас она развернулась к фрау Армбрехт и ответила, что тоже надеется на справедливый приговор.

* * *

Чуть в стороне от дома культуры, куда сегодня, казалось, стекался весь город, весь мир, Ева ходила взад-вперед по тротуару. Ей не хотелось ни с кем встречаться. Она посмотрела на часы: без десяти десять. Еще десять минут, и председатель откроет последний день заседаний. Ева знала многих, кто заходил в здание: жену главного подсудимого, жену чудовища, свидетеля Анджея Вилка, которому пришлось присутствовать при гибели собственного отца.

Без одной минуты десять Ева двинулась ко входу. Фойе было заполнено журналистами и зрителям, которым не хватило мест в зале. Двери закрылись. Приговор должны были зачитывать по громкоговорителю. Из серых ящиков, висевших возле двери, доносился треск. Ева встала в нише возле стеклянных дверей у выхода. Один из служителей узнал ее и жестом подозвал ко входу в зал, приоткрыв щелочку. Но Ева отказалась, помахав рукой. Служитель с удивлением посмотрел на нее и указал на стул возле двери. На этом месте часто сидел Отто Кон, как будто сторожил происходящее в зале. Ева помедлила, однако затем подошла и села. Послышался голос из громкоговорителя:

– Суд идет.

Затем опять шорох и треск. Люди в последний раз поднялись в зале – подсудимые, защитники, обвинители, частные обвинители, публика. И Ева невольно тоже встала. Голос сказал:

– Прошу садиться.

Опять раздался гул и шум передвигаемых стульев. Затем воцарилась напряженная тишина, в том числе в фойе. Только трещал громкоговоритель. По улице перед зданием пробежали дети. Ева подумала о том, что сейчас каникулы и Штефан наверняка поехал к бабушке в Гамбург. Послышался резкий голос председательствующего судьи:

– За многие месяцы, что длился процесс, суд в душе пережил все те страдания и мучения, которые пережили люди там и которые отныне навеки будут связаны со словом Освенцим. Наверняка среди нас найдутся люди, которые долго не смогут смотреть в радостные и доверчивые детские глаза… – Голос, который был тверд все эти месяцы, задрожал. – …Без того, чтобы перед их внутренним взором не предстали запавшие, вопрошающие, непонимающие, испуганные глаза детей, которые там, в Освенциме, прошли свой последний путь.

Голос треснул. В фойе кто-то опустил голову, кто-то закрыл лицо руками. Ева представила себе знакомое лицо человека-луны, который тоже был всего-навсего человеком. Сыном. Мужем. Отцом семейства. Какую трудную задачу он на себя возложил. После паузы председатель, взяв себя в руки, продолжил: подсудность преступлений, совершенных в нацистский период, регулируется действовавшим в то время правом. Журналист, стоявший недалеко от Евы, покивал и сказал:

– Что тогда было законом, сегодня не может быть беззаконием.

– На этих основаниях, – говорил судья, – будет вынесен приговор тем, кто принимал участие в Холокосте. Как убийцы, к пожизненному заключению могут быть приговорены только те кровавые преступники, кто убивал вопреки приказам или по собственной воле. Те же, кто только исполнял приказы, являются пособниками. Перехожу к оглашению приговора.

* * *