Немецкий дом

Как-то ближе к вечеру в дверь постучали. Фрау Армбрехт просунула голову и елейным голосом сообщила о «визите некоего господина». На мгновение Ева понадеялась, что это Юрген. Но тут в дверном проеме появилась маленькая фигурка в оранжевой шапочке. Ева раскрыла объятия, и в комнату вбежал Штефан. Ева прижала его к себе и вдохнула детский запах, от него даже зимой пахло травой.

– Это мой брат, – объяснила Ева любопытной фрау Армбрехт.

Та кивнула и удалилась. Штефан походил по комнате, осмотрелся, но кроме фотографии, на которой был изображен он с Пурцелем, его ничего не заинтересовало.

– От него ведь сейчас остались одни кости, да?

Ева сняла со Штефана курточку и повесила ее на крючок за дверью. Штефан уселся на единственное кресло и вытянул ноги.

– Ты худая, – сказал он, посмотрев на Еву.

– Да, мне сейчас как-то не хочется есть.

– Как ты думаешь, скоро пойдет снег?

– Конечно, – улыбнулась Ева.

Она спросила, знают ли родители, что он пошел к ней. Штефан пожал плечами: они думают, что он у Томаса Прайсгау. А он уже вовсе не его лучший друг.

– Почему?

– Он мне сказал, его родители не хотят, чтобы он со мной играл. Господин Патен тоже уволился.

– Господин Патен… – задумчиво повторила Ева, но больше вопросов задавать не стала.

Штефан сменил тему:

– Меня мама побила.

Ева удивленно посмотрела на брата. Такого еще не бывало.

– За что?

Штефан помялся, но потом все-таки ответил:

– За то, что я назвал ее беззубой бабкой. У нее теперь такие зубы, которые вынимаются.

Штефан встал и хотел забраться на кровать. Ева удержала его.

– Штефан, такие вещи нельзя говорить. Ты же делаешь маме больно.

– Да, теперь я знаю, – нетерпеливо ответил он и запрыгнул на кровать. – Не очень здорово. – Штефан начал раскачиваться. – А я на Рождество получу велосипед. А от Аннегреты собаку. Я все уже знаю. Аннегрета придет со своим новым мужем. Теперь у нее есть муж, а у тебя нет. Странно, правда?

– Да. Хочешь печенье?

Уголки губ у Штефана разочарованно дрогнули, но он кивнул. Ева взяла с полки коробку с печеньем. Она купила его несколько недель назад, когда к ней на кофе заходили фройляйн Адомат и новая коллега. Они обсуждали, что подарить начальнику к юбилею (в конечном счете остановились на плетеном кресле-качалке). Поскольку обе посетительницы сидели на диете, осталось много печенья. Штефан вяло сжевал одно высохшее печенье и тем не менее взял второе. Из вежливости. Ева смотрела на брата и вдруг с изумлением поняла, что он повзрослел.

– А вообще как дела, Штефан? – спросила она.

– Папа в этом году совсем не поет рождественских песен.

– Ну, он все равно вечно фальшивил. – И Ева запела:

Один пастух убежал, и он свят, свят, свят.

У нее ком встал в горле. Она сглотнула. Но Штефан не смеялся. Он слез с кровати и, встав в центре аляповатого ковра, посмотрел прямо на Еву.

– Что сделали папа с мамой?

– Ничего, – ответила Ева.

Как ей было объяснить брату, насколько это точный ответ?

Ева проводила Штефана к выходу и надела на него оранжевую шапочку.

– Я не хочу велосипед и не хочу собаку, – сказал он. – И вообще не хочу никаких подарков. Я только хочу, чтобы ты на Рождество пришла домой.

Ева коротко прижала его к себе, а затем быстро открыла дверь на лестницу. Он вышел и затопал по ступеням. Ева смотрела, как медленно исчезает оранжевая шапочка.

* * *

За несколько дней до Рождества Ева получила официальное письмо: ей выдали четырехдневную визу на посещение польской столицы. В турагентстве пожилая дама за письменным столом, на котором тоже стояли елочные ветки и горела свечка из пчелиного воска, листала таблицы и вела телефонные переговоры, при этом безостановочно качая головой. Это невозможно. Слишком мало времени. Через Вену вообще не получится. Все билеты туда раскуплены уже много недель назад. Вы разве не знаете, что Рождество? На этот глупый вопрос Ева отвечать не стала. Наконец дама составила маршрут, сложный, но реальный.

Ева упаковала чемодан, что тоже оказалось не так просто. Ей больше ничего не подходило. Юбки сползали с бедер, пиджаки висели складками. В своем светлом клетчатом шерстяном пальто она была как в палатке. Но Еве нравилось ее постепенное исчезновение, нравилось, что, когда она проводила по спине, чувствовались все ребра. Ей казалось это правильным.

В переполненном самолете Ева долетела до берлинского аэропорта Темпельхоф. В пансионе «Аугуста» на улице, перпендикулярной Курфюрстендамм, ее строго осмотрела хозяйка: одинокие путешествующие дамы казались ей подозрительными. Но Ева проигнорировала эти взгляды. Она легла на кровать в своем номере и стала слушать ясные голоса из соседнего. («Если не хочешь купить мне накидку, это твое дело. Но я единственный раз что-то попросила!» – говорил женский голос.) Ева опять встала и вышла из пансиона.