Немецкий дух в опасности

А вот в Германии это произошло. Потому я считаю социологию – наравне с феноменологией, психоанализом, религиоведением и искусствознанием, новой медициной и новой культурологией – одним из важнейших катализаторов и проводников научного возрождения; а возрождение это действительно имеет место и все отчетливее проявляется – это, пожалуй, определяющая черта и главная ценность современной немецкой действительности, в остальном довольно туманной.

Если в рамках социологии знания прав Макс Шелер, – а я полагаю, что он абсолютно прав, – и, как он утверждает, в любой области энтузиаст-любитель действительно всегда предшествует профессиональному исследователю и прокладывает для такого исследователя дорогу, то, соответственно, и в социологии все должно обстоять именно таким образом. Чтобы это продемонстрировать, можно без особенных затруднений указать, например, на Бальзака (что бы там Дёблин ни говорил, а Бальзака мы читать продолжаем): первооткрывателя поэзии общества, дионисийского певца общества. «Общество» – это абстрактное порождение человеческого ума – в XIX веке и любили, и ненавидели так, как любят и ненавидят женщину. На него смотрели с чувственным восторгом, с томной сентиментальностью – и кое-где (даже у академических ученых) подобное отношение сохраняется до сих пор. Одновременно все то же «общество» выдерживало спонтанные выплески сильнейшей ненависти со стороны всех тех, кто мыслил в государственных или национальных категориях. Параллельно с этим концепцию общества сопоставляли с идеями власти, товарищества, содружества: и здесь тоже, в зависимости от точки зрения, вспыхивали симпатии и антипатии. Рассмотрим здесь наиболее полярные и наиболее интересные варианты и обстоятельства.

Каждое из обстоятельств этих пополнило чем-нибудь историю социологии как науки. А как иначе! Звезды на небе и жизнь эскимосов могут не вызывать искреннего сопереживания, мыслить о вещах далеких можно и с отрешением; а вот государство и общество как его соперник требуют вовлечения, требуют определенности. Неудивительно, что в противоборстве двух этих «потенций» (говоря словами Якоба Буркхардта) все те, кто не инкорпорирован в государство и не ограничен национальными категориями, с легкостью принимают сторону общества. Вполне вероятно, что этим, в частности, и объясняется взаимосвязь (подчеркнутая у Зомбарта) еврейства с социалистическим общественным учением. Кроме того, в таком контексте понятнее становится фундаментальное разногласие между социологизмом и гуманизмом.

Здесь стоит сделать попутное замечание. Проблему еврейства в рамках этого сочинения мы затрагиваем лишь вскользь. Позволю себе лишь пару особенно важных разъяснений. Противопоставление еврейства всему немецкому – многими излюбленное – на самом деле не учитывает одного важнейшего обстоятельства: существования немецкого еврейства. Кое в чем я согласен с проповедником «империи», неонациональным догматиком Хильшером: он резко отвергает антисемитские тенденции. Зато я оспорил бы тезис Зомбарта, – автора, которым в целом я восхищаюсь, – о том, что еврейский дух в основе своей склоняется к рациональному и абстрактному. Достаточно вникнуть в израильскую профетическую традицию или в хасидскую мистику, и обобщение Зомбарта сразу же представляется чрезмерным и некорректным. Кто забывает, что внутри еврейства есть высшая знать, по крови и по духу, есть аристократическая традиция и есть мистика, тот изначально не знаком с темой, с еврейством как таковым. Зомбарт рассуждает о «еврейском менталитете», но знает в действительности только берлинских евреев и на этой основе делает безмерно общие выводы. Нужно, помимо прочего, вводить специальное разграничение: сеньориальное западное еврейство нельзя равнять с угнетенным еврейством восточным. Но это уже очень сложные материи, в которые нужно всерьез углубляться. Кое-что для общего прояснения мы здесь все же отметим: в интеллектуальной и политической сфере еврейство во многом имеет возможность само решать за себя и себя оценивать. Выбор обычно стоит троичный: либо ассимиляция с местными народами; либо оппозиция этим народам и их ценностям; либо, наконец, самоизоляция внутри общины – традиционализм, который в политическом смысле нас, посторонних, заботить не должен. Мы в общем имеем дело лишь с теми евреями, которые избрали путь ассимиляции или оппозиции.