Немецкий дух в опасности

Еще Эрнст Трёльч в одной из своих рецензий 1916 года433 указывал, что социологию рассматривать можно либо, конкретно, как отдельную науку о формах и предпосылках обобществления (так у Тённиса, Зиммеля, Фиркандта), либо же, в собирательном смысле, как науку о развитии и об идеальных целях человечества (так у Конта и Спенсера). «Из двух этих подходов, – добавляет Трёльч, – лишь первый мне представляется оправданным, второй же есть только источник всякого рода заблуждений и противоречий». Такое подразделение – пусть и без соответствующей оценки – сегодня можно назвать общепризнанным. В новом «Социологическом справочнике» (1931) «социология» определяется как эмпирическая дисциплина о «явлениях обобществления» (автор статьи – Т. Гейгер), а все то, что у Трёльча дано «в собирательном смысле», обозначается уже как «социологизм». Социологизм, со своей стороны, определяется как «всеобъемлющая наука, венчающая все гуманитарные дисциплины» и как «фундаментальная наука» из области теории познания.

Я привожу эти терминологические определения, тщательно продуманные и хорошо подкрепленные, как ценный итог долгого критического анализа. Теперь же нужно задаться вопросом о политическом значении социологизма.

Отталкиваться здесь я буду от вышедшей в 1929 году работы Карла Мангейма, именитого представителя академической социологии: имею в виду его книгу «Идеология и утопия». Это очень значительный, симптоматичный труд, без которого современная политическая дискуссия просто немыслима; в правореволюционных молодежных кругах книгу Мангейма ценят и берут в соображение ничуть не меньше, чем по обратную сторону политических баррикад.

Труд Мангейма я потому называю симптоматичным, что в нем все притязания социологизма выражены совершенно открыто и без зазрений, я бы даже сказал – с каким-то религиозным благоговением. Можно прочесть там, скажем, что социология «стремительно делается главной из наук», что для современного человека она «поверила историческую событийность во всей ее совокупности и привела ее к новому осмыслению»; что «социологизм» сделался «инструментом медиатизации как повседневной жизни, так и истории»; что социология «предъявляет научный диагноз эпохи»; сам метод этой науки, в конце концов, отрекомендован как «изыскание истины с высоты той мысли, что достигла, наконец, зрелости»; да, претензии у социологизма неимоверные, но – неизбежный вопрос – насколько они обоснованы?

«Идеология и утопия» – для человека стороннего это по началу довольно загадочное название. Но если взять на себя труд и проследить за мыслью автора – это, кстати говоря, не так просто, – то можно заметить: за криптограммой стоит исследование весьма актуальной проблемы самого принципиального рода. С научной точки зрения у Мангейма рассмотрены решения мировоззренческого порядка; речь идет ни больше ни меньше о предназначении духа в современном мире; наконец, затрагивается и вопрос о состоянии и ценности нашей духовной традиции (по этой части, впрочем, автор не высказывается напрямую). Нас интересуют все эти проблемы. Что же скажет нам социология по этому поводу?

Она стремится нам предоставить какое-то общезначимое понимание вопроса, но в действительности все ограничивается субъективным высказыванием. Пафос мангеймовской книги заключается в том, что описываемую ситуацию сам автор воспринимает как свое личное бедствие – в этом же и слабая сторона работы; есть у этого, разумеется, и надличностное значение, есть общие смыслы, затрагивающие любого читателя; но изложен все-таки «специфический взгляд», если вспомнить здесь оборот, которым систематически пользуется сам Мангейм.

Сама ситуация, в которую нас погружает книга, охарактеризована там просто как «жизненное затруднение». «То самое жизненное затруднение, из которого следуют все поставленные вопросы, обобщить можно в одном-единственном вопросе: как вообще мыслить и жить человеку в такое время, когда проблема идеологии и утопии, во-первых, стоит радикальным образом, а во-вторых, продумана до самых своих оснований?» Редкий читатель без дальнейших пояснений сможет так сразу понять, что здесь, в специально-научных (вот она, «социология знаний»!) терминах зашифровано. Имеется в виду, грубо говоря, следующее. До сих пор человечество жило верой: верило оно в откровения, или в ценности, или в законы рациональности. Люди принимали объективные духовные смыслы. Но все изменилось. Современный человек изобличил эти смыслы и заклеймил их как иллюзии. Они превратились либо в идеологии, либо в утопии; и то и другое – фикции, не более чем. Настала эпоха духовной бессодержательности, и теперь неясно, «как вообще мыслить и жить».